О. Гончаренко - От Аустерлица до Парижа. Дорогами поражений и побед

А вот описание Александра Павловича, сделанное с натуры в день Тильзитского свидания, 13 июня 1807 года, знаменитым впоследствии партизаном Денисом Давыдовым: «Император Александр имел на себе Преображенский мундир, на правом плече висел аксельбант, эполет же тогда не носили. Панталоны были белые лосиные, ботфорты короткие. Голова была покрыта пудрою. Шляпа была высокая; по краям ее выступал белый плюмаж, а черный султан веял на гребне ее. Перчатки были белые лосиные, шпага на бедре, шарф вокруг талии и Андреевская лента через плечо». И далее, «я не спускал глаз с государя, мне казалось, что он прикрывал искусственным спокойствием и даже иногда веселостью духа различные чувства, его обвевавшие и невольно обнаруживавшиеся в ангельском его взгляде и на высоком челе. И как могло быть иначе. Дело шло о свидании с великим полководцем, политиком, законодателем и завоевателем, поразившим в течение двух только лет войска всей Европы и уже два раза нашу армию и ныне стоявшим на рубеже России» — таков был Александр Павлович на тридцатом году жизни.

Но вот еще описание Александра Павловича, на этот раз действующего в роли Царя Польского, также сделанное с натуры в день открытия сейма Д.К. Тарасовым: «При вступлении императора в палату водворилась благоговейная тишина и особенное чувство умиления. Его Величество вступил на трон с исключительно принадлежавшим ему, повелительным величием. Подле него, немного позади и вправо, поместился цесаревич Константин Павлович; на ступени трона с правой стороны сидел вице-король Заиончек (он без ног и не мог ходить — его носили); на нижней ступени трона, справа также императора, стоял с портфелем статс-секретарь граф Грабовский. Дипломатические чины и свита государя поместились позади трона».

«Император, стоящий на троне в полном своем величии, представлял собою существо, превышающее все земное. Окинув своим величественно-ангельским взором все собрание и стоящих на хорах дам, император довольно громким и твердым голосом и с особенным воодушевлением прочитал на французском языке довольно пространную речь, которую вслед за тем на польском языке повторил статс-секретарь граф Грабовский. Тронная речь эта, как по содержанию своему, так и по образу произнесения императором, произвела в слушателях столь глубокое впечатление, что все сановники польские казались изумленными, а дамы почти все плакали».

«Находясь около семи лет при дворе, я в первый раз удостоился видеть императора Александра в таком поражающем, неземном величии. В небесном взоре его изумительно выражались могущество, проницательность, кротость и благоволение» — таков был Александр Павлович в последний год своей жизни.

О том, что Александр Павлович был обаятелен, нам непрестанно твердят все его современники. «Он был красив и добр, — пишет близко знавшая его графиня Головина, — его сердцу всепрощение так же близко, как далека от него тирания; его нрав, кроткий и обходительный, в его разговоре чувствуется мягкость и изящество, в его стиле много красноречия, а во всех прекрасных поступках замечается полная скромность».

Подобных сему описаний существует несметное количество. Особенно много писали о нем женщины — Александр Павлович был чересчур обаятельным мужчиной. Сперанский называет его «un vrai charmeur» [2] По неудачному переводу на русский язык Шильдера — «сущий обольститель». . Некоторую роль тут, конечно, играет «культ Государя», который всегда создавался у нас вокруг особы монарха, но по отношению к Александру Павловичу это не была простая придворная лесть — в этих излияниях чересчур много непосредственности и искренности. Так у нас не говорили ни об одном монархе.

Александр Павлович был обворожителен во все возрасты. Державная бабка его Екатерина души не чаяла во внуке и всегда описывала его в самых восторженных тонах. В пятнадцать лет он был красавец. «Высокий ростом, прекрасно сложенный, он отличался изяществом приемов и ловкостью движений, которая, однако, не вредила величию его осанки. Голубые глаза его светились умом; частые вспышки нежно стыдливого румянца оживляли мраморную белизну его нежного, женственного лица [3] Александр Павлович походил на мать, тогда как Константин Павлович — на отца. . Особенную прелесть придавала его лицу улыбка, имевшая в себе чарующую привлекательность» (Шильдер).