Август Коцебу - Трагедия русского Гамлета

Император, никому ничего не говоря, вызвал в Петербург барона Аракчеева, [219]с тем чтобы немедленно по его прибыли назначить его военным губернатором. При содействии его, как заклятого врага графа Палена, этот последний должен был быть уничтожен. Предположение же, будто Павел хотел также снова сослать Зубовых, ничем не подтверждается и выдумано было для того только, чтобы приукрасить их неблагодарность. Дальше я приведу неопровержимые доказательства тому, что государь нисколько не подозревал о существовании заговора. Он только сожалел, что предоставил графу Палену слишком много власти, ибо ясно видел, что в руках одного этого человека сосредоточены были все средства и что единственно от его воли зависело употребить их во зло. Не подлежит сомнению, что к этому клонился разговор императора с графом в субботу, [220]которая предшествовала перевороту. Император спросил у графа, был ли он в Петербурге, когда Петр III лишился престола и жизни. [221]«Да», — отвечал граф без смущения. Тогда Павел хотел еще узнать, может ли повториться подобное происшествие. «Упаси Боже! — отвечал граф. — Это невозможно. В то время войска были так разбросаны, учреждены так дурно». — И засим он начал объяснять, почему нет более причин опасаться чего-либо подобного.

Тем не менее государь остался при своем намерении и до такой степени скрывал его от всех, что даже его любимец Кутайсов ничего о том не знал. Государь только повторял ему часто следующие слова: «Подожди еще пять дней, и ты увидишь великие дела». Это рассказывал потом под первым впечатлением страха сам Кутайсов одному из своих друзей (Ланскому), [222]к которому он прибежал спасаться, и прибавлял: «Теперь только могу я объяснить себе его слова».

На последнем собрании при дворе государь почти исключительно и весьма ласково разговаривал с князем Зубовым. [223]Это было объяснено желанием государя привлечь его к себе, но достоверно, что он его не опасался.

Поспешный вызов барона Аракчеева не остался тайной для графа Палена, который увидел необходимость предупредить его прибытие, и потому решено было ускорить несколькими днями исполнение замысла.

Полицмейстер Кашинцев [224]едва не открыл заговора вовремя. В одном из первых оружейных магазинов Петербурга куплено было офицерами в один день девять пар пистолетов. Это обратило на себя внимание хозяина магазина; он дал знать полицмейстеру, который поставил в магазине переодетого полицейского чиновника, чтобы арестовать первого, кто бы еще пришел покупать пистолеты. Случилось, однако, что никто более не приходил.

В последний день своей жизни [225]император был весел и здоров. Около полудня 11 марта я сам еще встретил его, в сопровождены графа Строганова, [226]на парадной лестнице Михайловского замка у статуи Клеопатры. Он несколько минут ласково разговаривал со мной. За несколько дней перед этим с ним случился судорожный припадок, который несколько скривил ему рот. Он сам шутил над этим, подошел к зеркалу и сказал: «J’ai beau me regarder dans le miroir: ma bouche reste touijours de travers».

Вечером с лейб-медиком Гриве он также был очень ласков и разговорчив; [227]радовался, что ему более не надо принимать лекарства, и спрашивал, чем страдает граф Ливен, который с некоторого времени был болен. Гриве доложил о его болезни. Государь, который в ней несколько сомневался, весьма пристально смотрел на доктора во время этого доклада и потом спросил его: «Еп conscience, dites-moi: est се qu’il est vraiment malade?» Гриве повторил свои уверения, и государь отвернулся от него с некоторым неудовольствием.

Как мало Павел подозревал в этот вечер какую-либо опасность, видно также из следующего. Знаменитый декоратор Гонзага в одном из последних балетов, представленных в Эрмитаже, поставил превосходную архитектурную декорацию, которая так понравилась государю, что ему пришла мысль выполнить ее во всей точности из камня в Летнем саду. Я находился у обер-гофмаршала в то самое время, когда его позвали к государю для получения приказаний по этому предмету. Несколько архитекторов были немедленно потребованы, и с крайнею поспешностью они составили проект, исполнение которого должно было обойтись в 80 000 рублей. Павел его утвердил, и эта издержка была последним проявлением его расточительности.

Вечером он ужинал с аппетитом. После стола он почувствовал легкое нездоровье, которое, однако, не помешало ему написать две записки к князю Зубову в кадетский корпус с приказанием еще в тот же вечер представить ему оттуда новых пажей. Это было исполнено, и он пошел спать.