О Рогова - Богдан Хмельницкий

Мальчик все еще недоверчиво смотрел на нее.

- Пани, ведь не любит моего хозяина? Разве ей не все равно, что будет с паном?

- Не все равно, Саип, - ответила Марина дрожащим голосом, и на лице ее выразилось столько горя, что сметливый татарченок тотчас переменил тон.

- Кабы деньги, пани! - таинственно проговорил он. - Его стерегут два сторожа по очереди, и один их них любит деньги.

Марина вздохнула.

- Денег-то у меня нет. Разве вот что, Саип: я тебе дам свои дорогие монисты, только как их продать?

- Саип знает жида и торговаться сумеет, - отвечал мальчик.

Марина принесла ему монисты. Он сунул их за пазуху и скрылся. С нетерпением ждала она его возвращения. К вечеру Саип принес ей небольшую пачку червонцев и сказал:

- Сторожу довольно двух! Один я дам ему сегодня вечером, чтобы он меня пропустил к хозяину, а другой останется на завтра.

Так установились правильные сношения с узником. Саип носил ему есть и пить и исполнял его поручения, а Марина обдумывала, как бы ей выведать от Чаплинского, что он затевает. Прошло несколько дней. Марина, наконец, решилась и пошла к своему мужу.

- Данило! - сказала она ему. - Зачем ты держишь Хмельницкого под стражей? Боишься ты его, что ли? Ведь ты сам утверждаешь, что он не имеет никаких прав на Суботово.

- А тебе что за дело? - возразил Чаплинский угрюмо. - Совсем тебе не след в эти дела мешаться...

- Я тебе же добра хочу, - продолжала Марина. - Послушай-ка, что говорят про тебя соседи. Говорят, что ты сонного схватил, что ты над ним, над безоружным натешился, а если б он был на воле, то ты бы и подступиться к нему не посмел.

- Кто это говорит? - запальчиво возразил Чаплинский. - Я не по своей воле посадил его в тюрьму, а по приказанию пана старосты.

- А вот нет же! - упрямо ответила Марина. - Я слышала, что пан староста тобой очень недоволен. Если б ты его схватил не сонного, не безоружного, ну, это было бы по-рыцарски; в честном бою тот и прав, кто победит... А так, никто тебя не похвалит.

Пан Данило угрюмо слушал ее.

- Жалко тебе этого казака, вот ты за него и заступаешься, проговорил он. - Возьму и отрублю ему голову и конец будет разговорам, теперь он в моих руках. Что хотят, пускай тогда и говорят.

Марина вспыхнула и гневно топнула ногой.

- А-а, если иак, то слушай же ты, пан. Смей только его пальцем тронуть, и меня с ним вместе в живых не будет!.. Вышла я за тебя замуж и буду тебе покорной женой во всем... но Хмельницкого ты должен выпустить. Помни, что если завтра к вечеру он не будет свободен, не видать тебе меня, как своих ушей... Сбегу от тебя, руки на себя наложу, татарам отдамся... Тебе меня не запугать. Это ты воспитанницу свою в татарскую неволю отдал, а я и сама к татарам уйду...

Чаплинский побледнел и совсем растерялся.

- Успокойся, Марина, - проговорил он, - ну, чего же ты так расходилась... Ну, я выпущу его, что мне в нем.

- Выпустишь, выпустишь, говоришь ты! - с радостью вскрикнула она, да ты, пожалуй, обманешь. Я хочу сама, своими глазами увидеть, как он отсюда уедет.

- Ну, хорошо, хорошо! Выпускай его сама, - согласился Чаплинский, не зная, как ему успокоить взволнованную женщину.

- Прикажи же сейчас его выпустить, - настаивала она.

Чаплинский неохотно позвал слугу.

- Позвать мне того хлопа, что сторожит Хмельницкого!

Через несколько минут сторож явился.

- Проводи пани Марину к узнику, - сказал пан, - и исполни ее приказание.

Марина дрожащая, взволнованная вошла в темный подвал, слабо освещенный фонарем сторожа, и увидела в одном из углов на соломе Хмельницкого, сидевшего с опущенной головой в глубокой задумчивости.

- Пан Зиновий! - робко окликнула она его.

Богдан поднял голову, но, увидя Марину, вскочил, как ужаленный, и лицо его исказилось злобой и ненавистью.

- Зачем ты пришла сюда? Мало вам издеваться надо мною... Из-за тебя все и терплю...

Марина стояла с опущенной головой и печально проговорила:

- Не кори меня, пан Зиновий, прости, если в чем виновата перед тобою, а теперь, что могла, то для тебя и сделала, вымолила свободу, уезжай поскорее, пока он не одумался...

- Что ты, шутишь, что ли? - недоверчиво проговорил Богдан.

- Видит Бог, не шучу, - сказала она и подняла на него свои заплаканные глаза.

Он взглянул в ее страдальческое лицо и не мог не поверить ее искренности.

- Ну, коли так, прощай, Марина, и дай Бог тебе счастья с твоим мужем.

- Какое уж мое счастье! - с горечью сказала она. - Ты-то себя береги, теперь он тебя выпустил, а, посмотришь, и опять какие-нибудь козни устроит.