Борис Соколов - Берия. Судьба всесильного наркома

Хрущев расценил предложение Берии как подрыв руководящей роли партии, попытку свести ее "на положение пропаганды". И тут замечательнейшим образом проговорился: "В его же (Берии. — /Б. С./) понимании — какая разница между Гитлером и Геббельсом?" Как и другие коммунистические бонзы, Никита Сергеевич прекрасно сознавал родство большевистского режима с нацистским. Но при этом рассчитывал на роль Гитлера-Сталина, а не Геббельса-Жданова.

И еще Никита Сергеевич признался, что водил притворную дружбу с Берией, но, опять-таки, только затем, чтобы лучше разоблачить его происки:

"Мы ведь с Берия ходили вместе, и под ручку ходили, поэтому многое могли и слышать от Берия… У меня лично с Берия были разные периоды наших отношений, но самый лучший период у меня с ним отношений, такие — не разлей, не растянись — это после смерти товарища Сталина. Если я ему день не позвонил, то он уже звонит и спрашивает, чего не звонишь. Говоришь, что некогда, дела были. "А ты звони".

Я, товарищи, стал думать: что такое, почему такая любовь сразу воспламенилась ко мне, в чем дело? Вроде ничего не изменилось, я таким же остался, каким и был. А он мне звонит однажды и говорит, а что там Маленков, что там Молотов. Он против каждого бросит яд, хочет, так сказать, как-то указать, что вот ты лучше. Я потом это говорил товарищу Маленкову, товарищу Молотову…

Единодушное решение Президиума о Берия — этого, товарищи, надо было добиться. Я прямо скажу, чтобы не шептались потом. Некоторые говорили — как же так, Маленков всегда под руку ходит с Берия, наверное, они вдвоем — это мне говорят, а другим, наверное, говорят, что Хрущев с ним также ходит (Смех.) И это правильно. Ходили, и я ходил. Он посредине идет, бывало, а с правого бока Маленков идет, а с левого я. Вячеслав Михайлович как-то даже сказал — черт знает, вы ходите и что-то все время обсуждаете. Я говорю — ничего путного, все гнусности всякие, противно даже слушать, но ходим.

Я считаю, что до поры до времени это хождение нам пользу принесло, нужное хождение. В четверг мы с ним — Маленков, я и Берия — ехали в одной машине, а распрощались мы с ним знаете как. Он же интриган, он меня интригует против Маленкова и против других, но он считал главным Маленкова, что надо против него. Прощается, он мне руку ждет, только я это слышу, я ему тоже отвечаю "горячим" пожатием; ну, думаю, подлец, последнее пожатие, завтра в 2 часа мы тебя подожмем. (Смех.) Мы тебе не руку пожмем, а хвост подожмем.

Товарищи, с вероломным человеком надо было так поступить. Если бы мы сказали, когда уже увидели, что он негодяй, то я убежден, что он расправился бы с нами. Вы не думайте, он умеет. Я уже некоторым товарищам говорил, и мне говорили, что я преувеличиваю: смотри, не будь чудаком, похоронит тебя, речь произнесет и табличку повесит — здесь покоится деятель партии и правительства, а потом скажет — "дурак". И покойся там. Он способен на это. Он способен подлить отраву, он способен на все гнусности. Дело мы имели не с членом партии, с которым надо партийными методами бороться, а мы имели дело с заговорщиком, с провокатором, а поэтому не надо было разоблачать себя. Агентура, как они говорят. Это значит: агентура — начальник МВД в ЦК. Вот до чего мы дошли".

Простодушный Хрущев втолковывал коллегам: если считаешь человека подлецом и негодяем, то против него можно использовать любые средства, в том числе "непартийные методы" — просто посадить в кутузку, а потом расстрелять после судебной пародии. Лучше всего — притвориться другом. А еще — рассказывать коллегам по ЦК "страшилки" о Берии-отравителе. Лаборатория по ядам при НКВД действительно существовала, но возникла она при Ежове, а затем благополучно сохранилась при Берии и Абакумове, да как будто, пусть уже с другими людьми, сохранилась и при преемниках Абакумова. Однако все известные ныне случаи отравлений ядами профессора Майрановского совершались с санкции Политбюро или лично Сталина. Берия, кажется, до самого конца не догадывался об иудиной роли своих "дорогих друзей" Георгия Максимилиановича и Никиты Сергеевича.

И еще раз Хрущев повторил ложь о том, что тепло обнял Берию за день до ареста. Скорее всего в действительности трогательные объятья были при прощании с Лаврентием Павловичем накануне его десятидневной поездки в ГДР, прямо на аэродроме. Но эту поездку требовалось таить от участников Пленума. Вся конструкция о бериевском заговоре рушилась, раз "агент империализма" и заговорщик успешно подавил восстание, организованное "империалистами и реваншистами"!