Борис Соколов - Берия. Судьба всесильного наркома

Константин Симонов описал, как это было: "Вскоре после сообщения о фальсификации дела врачей членов и кандидатов в члены ЦК знакомили в Кремле, в двух или трех отведенных для этого комнатах, с документами, свидетельствующими о непосредственном участии Сталина во всей истории с "врачами-убийцами", с показаниями арестованного начальника следственной части бывшего Министерства государственной безопасности Рюмина о его разговорах со Сталиным, о требованиях Сталина ужесточить допросы — и так далее, и тому подобное. Были там показания и других лиц, всякий раз связанные непосредственно с ролью Сталина в этом деле. Были записи разговоров со Сталиным на эту же тему. Не убежден, но кажется, первоначально записанных на аппаратуру, а потом уже перенесенных на бумагу.

Я в три или четыре приема читал эти бумаги на протяжении недели примерно. Потом чтение это было прекращено, разом оборвано. Идея предоставить членам и кандидатам ЦК эти документы для прочтения принадлежала, несомненно, Берии, именно он располагал этими документами, и впоследствии выяснилось, что так все и было (умри, Константин, лучше не скажешь: что дело врачей — липа, выяснилось тогда же, весной 53-го, но поскольку выяснил это плохой человек — враг народа Берия, то истиной это стало для Симонова только после того, когда уже после ареста Берии партия подтвердила — да, "врачи-убийцы" — невиновны. Правда, он наверняка не поверил пропагандистским утверждениям, что Берия будто бы был причастен к фабрикации этого дела. — /Б. С./). Он хотел приобрести дополнительную популярность, показав себя человеком беспристрастным, человеком, неслучайно отодвинутый несколько в сторону в последние месяцы жизни Сталина, человеком, которому Сталин не доверял или перестал доверять, человеком, который был никак не склонен продолжать те жестокости, возмутительные беззакония, которые, судя по предъявленным вам для чтения документам, были связаны непосредственно со Сталиным, с его инициативой, с его требованиями. Выставляя документы на обозрение, Берия как бы утверждал, что он и далек, и категорически против всего этого, что он не собирается покрывать грехов Сталина, наоборот, хочет представить его в истинном виде.

Чтение было тяжкое, записи были похожи на правду и свидетельствовали хо болезненно психическом состоянии Сталина, о его подозрительности и жестокости, граничащих с психозом. Документы были сгруппированы таким образом, чтобы представить Сталина именно и только с этой стороны (Лаврентий Павлович, похоже, был готов пойти до конца и безоговорочно осудить Сталина как правителя и личность, в отличие от осторожного хрущевского: с одной стороны и с другой стороны — плохо, что невиновных людей расстреливал, но зато такую войну выиграл!/ — Б. С./).

Вот он вам ваш Сталин, как бы говорил Берия, не знаю, как вы, а я от него отрекаюсь. Не знаю, как вы, а я намерен сказать о нем всю правду. Разумеется, при этом он представлял в документах только ту правду, которая ему была нужна и выгодна, оставляя за скобками все остальное.

Около недели эти документы были в ходу. После этого с ними уже никогда не знакомили. Когда вернулись (из зарубежной поездки. — /Б. С./) Фадеев и Корнейчук и я им рассказал об этих документах, у них глаза полезли на лоб, но прочесть их сами они уже не могли.

Надо сказать, что, хотя цель Берии была достаточно подлой (не более подлой, чем у Хрущева, на двадцатом съезде; только в отличие от Никиты Сергеевича, крепко почистившего архивы от документов, уличавших его в причастности к репрессиям в Москве и на Украине; Лаврентий Павлович подобную операцию по Грузии проделать не успел. — /Б. С./) и она вскоре стала совершенно ясна мне, документы эти, пусть и специфически подобранные, не являлись фальшивыми. Поэтому як тому нравственному удару, который я пережил во время речи Хрущева на XX съезде, я был, наверное, больше готов, чем многие другие люди".

Интересное дело получается: если сталинские преступления разоблачает Хрущев — то это "нравственный удар", а если тем же самым занимается Берия, то это — всего лишь рекламная кампания, направленная на повышение популярности подлого шефа МВД!

Дочь Сталина Светлана Аллилуева в книге "Двадцать писем к другу" утверждает, что во время последней болезни Сталина, когда врачи уже не сомневались в близком конце, "только один человек вел себя почти неприлично — это был Берия. Он был возбужден до крайности, лицо его, и без того отвратительное, то и дело искажалось от распиравших его страстей. А страсти его были — честолюбие, жестокость, хитрость, власть, власть… Он так старался, в этот ответственный момент, как бы не перехитрить, и как бы не недохитрить! И это было написано на его лбу. Он подходил к постели и подолгу всматривался в лицо больного, — отец иногда открывал глаза, но, по-видимому, это было без сознания или в затуманенном сознании. Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуманенные глаза; он желал и тут быть "самым верным, самым преданным" — каковым он изо всех сил старался казаться отцу и в чем, к сожалению, слишком долго преуспевал…