Михаил Чванов - Загадка штурмана Альбанова

Как я уже говорил, Альбанов в «Записках…» своих специально не называет фамилий беглецов. Но однажды я неожиданно подумал: не Конрад ли это был? Ведь он был самым деятельным из спутников Альбанова, другим было на все наплевать. И ведь именно он все соблазнял Альбанова бросить каяки и нарты, чтобы добраться до Земли Франца-Иосифа налегке на лыжах. Он по нескольку раз в день заводил этот разговор, но Альбанов был непреклонен: конечно, легче всего до ближайшей суши добежать на лыжах, но он знал, что каяки и нарты будут нужны в дальнейшем, без них они просто-напросто пропадут. Если это был Конрад, то вторым мог быть Шпаковский, потому как еще в начале «Записок…» Альбанов называет Конрада и Шпаковского «неизменными компаньонами, неразлучными друзьями». С кем же он остался, если ушли самые сильные! Но все равно он их не бросил.

Если это так, то Конрад вдвойне обязан Альбанову. Может быть, именно в этом кроется его дальнейшая трогательная привязанность к Альбанову: он переходит с ним с судна на судно, где бы Альбанов ни служил. Тогда Альбанов не только спас его от смерти, взяв с собой со «Св. Анны», не только простил подлость, когда тот бежал, но и, поверив в него, заставил его внутренне переродиться.

Нет, почему-то я думаю, что все-таки был не Конрад. И не Шпаковский. Иначе бы Альбанов позднее не мог написать о Шпаковском, когда того вконец стала скручивать цинга: «Это не было враждебностью к Шпаковскому, который никому ничего плохого не сделал»….

Но все же — на что Альбанов надеялся? Да, мужество, и не просто мужество, а граничащее с невероятным. Но всему есть предел. Ну, хорошо, дойдут они до Земли Франца-Иосифа, несмотря на свою никудышную карту! Ну, если даже найдут базу Джексона! Но это ведь еще далеко не спасение! Видимо, он верит еще во что-то. Ведь мало верить только в базу Джексона.

Да, верит. «Перезимуем на мысе Флора, — успокаивает он своих несчастных спутников, — а там можно будет подумать о Шпицбергене или о Новой Земле».

Он не теряет веры в спасение даже тогда, когда они остаются только вдвоем с Конрадом и в самом бедственном положении: мокрые, без одежды, без продовольствия, вместе с Луняевым и Шпаковским пропала их последняя винтовка: «…по прибытии на мыс Флора нам предстояло позаботиться об устройстве лука, стрел и различных капканов и силков.

Мне приходилось читать в одном специальном официальном издании, что много лет тому назад партия русских промышленников, потерпевших крушение, высадилась на один из многочисленных островов архипелага Шпицберген, не имея никакого оружия. Эти робинзоны сравнительно благополучно прожили на острове в течение семи лет, добывая себе пропитание и одежду только охотой, для чего пользовались исключительно луками, стрелами и капканами.

Впоследствии они были взяты с этого острова случайно попавшим туда судном. Этот случай заслуживает внимания».

Вот еще один пример взаимовыручки людей, связавших мою судьбу с суровым Севером. Русские поморы-мезенцы Инковы (в некоторых изданиях их фамилия искажена на Химковых), Шарапов и Веригин, мужественно встретившие беду в 1743 году, спасали и спасли не только свою жизнь. Своим мужественным примером они помогли полтора века спустя укрепить веру в спасение другому полярному мореходу, Валериану Альбанову, который, несмотря ни на что, тоже верил в возвращение.

Он выжил совсем не потому, что физически был намного сильнее своих спутников или ему везло больше других. Да, несомненно, в очередности, с которой смерть одного за другим, а то и по нескольку сразу, забирала его спутников, был и элемент случайности, но Альбанов выжил потому, что был сильнее их духом, потому что хотел выжить; они робко мечтали об этом, а он — хотел.

Человек! Все-таки странно и велико он устроен! Даже глупо — если подойти к этому вопросу с точки зрения обывательской, да почему обязательно обывательской — простой человеческой логики.

Шел человек много дней, недель и даже месяцев — два года! — к теплой земле, к жизни, не раз давая себе слово: «Ну, только бы выбраться! Только бы выбраться! Больше меня сюда не заманить никакими благами!»

Шел человек к жизни, к людям, ему это удалось — в числе двоих из двадцати четырех. Шел и мечтал о теплых морях: «Если я благополучно вернусь домой, поступлю на службу куда-нибудь на Черное или Каспийское море. Тепло там… В одной рубашке можно ходить и даже босиком».

Пришел и, вопреки всякой логике, опять уходит работать на Север.