Энтони Бивор: Вторая мировая война

Гиперинфляция 1922–1923 гг. подорвала уверенность и благополучие немецкой буржуазии. Горечь национального и личного позора вызывала безудержный гнев. Немецкие националисты мечтали о том дне, когда унижение Версальского диктата можно будет повернуть вспять. Во второй половине 20-х годов прошлого столетия качество жизни в Германии улучшилось, в основном благодаря крупным американским займам. Но мировая депрессия, начавшаяся после краха на Уолл-стрит в 1929 г., ударила по Германии даже сильнее, чем гиперинфляция – особенно после того как Британия и другие страны в сентябре 1931 г. отменили золотой стандарт. Страх нового витка гиперинфляции заставил правительство канцлера Брюнинга поддерживать курс рейхсмарки по отношению к золоту, что сделало этот курс завышенным по отношению к другим валютам. Американские займы иссякли, и протекционизм отрезал Германию от ее основных экспортных рынков. Все это привело к массовой безработице, что в свою очередь предоставило великолепные возможности демагогам, обещавшим немедленные радикальные решения всех проблем.

Кризис капитализма ускорил кризис либеральной демократии, оказавшейся во многих европейских странах абсолютно беспомощной из-за пропорциональных избирательных систем. Большинство парламентских систем, возникших в Европе после крушения трех континентальных империй в 1918 г., было сметено общественными волнениями. Национальные меньшинства, проживавшие в относительном мире и покое при старых имперских режимах, теперь оказались под угрозой доктрин чистоты нации.

Свежие воспоминания о русской революции и жестоких разрушениях во время гражданских войн в Венгрии, Финляндии, странах Прибалтики и в самой Германии значительно усилили процесс политической поляризации в обществе. Волна страха и ненависти несла в себе опасность того, что пламенная риторика накличет беду, что вскоре и случилось в Испании. Различные бредовые альтернативы только подрывали демократический центризм, основанный на компромиссе. В новонаступившем веке коллективизма насильственные решения проблем казались правым и левым интеллектуалам, а также бывшим солдатам Первой мировой войны, очень героическими. Перед лицом финансовой катастрофы авторитарное государство на то время неожиданно оказалось наиболее естественным общественным устройством в большей части Европы и единственным средством остановить раздор между различными частями общества.

В сентябре 1930 г. процент голосов, отданных Национал-социалистической партии на выборах, подпрыгнул с 2,5 до 18,3. Именно консервативно настроенные правые в Германии, не питавшие никакого уважения к демократии, разрушили Веймарскую республику и этим открыли Гитлеру путь к власти. Серьезно недооценив жестокость Гитлера, они решили, что смогут использовать его в качестве популистской марионетки для защиты их видения того, какой должна быть Германия. Но Гитлер точно знал, чего он хочет. 30 января 1933 г. он стал канцлером и сразу начал уничтожать всякую потенциальную оппозицию.

Трагедия Германии заключалась в том, что критическая масса немецкого населения, жаждущая порядка и уважения к себе, с удовольствием последовала за самым безрассудным преступником в истории человечества. Гитлеру удалось пробудить в ней самые низменные инстинкты: чувство обиды, нетерпимость, высокомерие и самый опасный из них всех – чувство расового превосходства. Всякая вера в Rechtsstaat – государство, основанное на уважении к закону, – рухнула перед требованиями Гитлера, чтобы юридическая система служила «Новому порядку». Все общественные институты – суды, университеты, генеральный штаб, пресса – раболепствовали перед новым режимом. Оппоненты режима оказались изолированными, их оскорбляли, называя предателями по отношению к новой родине. И делал это не только сам режим, но и все, кто его поддерживал. В отличие от сталинского НКВД гестапо было на удивление неторопливым. Большинство арестов происходило исключительно по доносам простых граждан.

Офицеры, которые так гордились своими традициями аполитичности, также позволили уговорить себя, получив обещание увеличения армии и массового перевооружения, и это несмотря на то, что презирали такого вульгарного соблазнителя, как Гитлер. Оппортунизм шел рука об руку с трусостью перед лицом новой власти. Правивший в девятнадцатом веке канцлер Отто фон Бисмарк однажды заметил, что нравственное мужество является редкой для Германии добродетелью, но даже в те редкие моменты, когда оно присутствует, оно полностью покидает немца, как только тот надевает военную форму. Неудивительно, что нацисты хотели одеть почти всех в военную форму, и не в последнюю очередь детей.