Юрий Мухин: Загадка 37 года (сборник)

А давайте подумаем, почему эта ложная информация о направлении удара давалась немцами с относительно правдивыми сроками нападения? Сам Гальдер, начальник Генерального штаба, указывал на то, что «с первых чисел апреля и самое позднее с середины этого месяца скрыть от Советского Союза подготовку Германии к войне станет невозможно». Сроки для них были не так важны, главное, что, поверив им, мы легче бы проглотили «дезу» о направлении удара и попали в котлы.

Если подобную дезинформацию германская контрразведка распространяла даже в генеральном штабе и штабе ВМФ Германии, то уж германскому послу в Японии Отто и немецкому атташе в Бангкоке Шолю, от которых питался Зорге информацией, просто входило в служебные обязанности «поощрять всякие фантазии» о силе немецкой армии. «Указания» ОКВ от 6 сентября 1940 года, содержащие «материалы для разведывательной службы», предписывали разные варианты по дезинформации противника, в том числе «преувеличивать состояние соединений, особенно танковых».

В начале июня Зорге передает, что «на границе сосредоточено от 170 до 190 дивизий. Все они танковые либо механизированные». (В вермахте на начало войны было 19 танковых и 14 механизированных дивизий). За пять дней до войны Зорге сообщает, что на советско-германской границе удар нанесут войска численностью в миллион человек, остальные втянутся постепенно. Нет и намека на блицкриг, на направление главного удара. (Спи спокойно, товарищ Сталин!) Немцы же в свой первый удар вложили все силы, оставив в резерве командующих групп лишь 4,5 % дивизий от общей численности 4,6 млн. человек.

Мы ни в коей мере не обвиняем разведчиков, не ставим под сомнение их героизм и преданность. Их дело сообщить информацию и ее источник. Все остальное решается в центре.

«Из страха или угодливости руководитель Разведуправления Красной Армии Голиков, передавая Сталину информацию разведчиков, квалифицировал ее как дезинформацию (ИО, 11-й класс, с. 14). Как доказательство приводится заключение Ф.И. Голикова: «Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо рассматривать как дезинформацию, исходящую из английской и даже, может быть, германской разведки».

Школьники, скорее всего, и не замечают, что Филипп Иванович, светлая голова, абсолютно прав — войны-то весной не было!!! Она началась летом!

Как ни крути, а помог их обмануть и сам… Жуков(!), с осуждением поместивший, даже выделив жирным шрифтом, это заключение Ф.И. Голикова в свои «Воспоминания и размышления». Более того, далее в этой книге еще одна «деза». Военно-морской атташе в Берлине капитан первого ранга Воронцов сообщал о том «…что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят на 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию».

Отмечая «исключительную ценность» этих данных, Жуков обрушивается на адмирала Н.Г. Кузнецова, который «дезинформировал Сталина» по поводу этой информации следующим выводом: «Полагаю, что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР». Ну а далее у Жукова, как итог, снова безапелляционный вывод: «И.В. Сталин допустил непоправимую ошибку, доверившись ложным сведениям, которые поступали из соответствующих органов».

И можно было бы согласиться с этим, если бы не один немецкий документ от 11 марта 1941 года. На секретном совещании в ОКВ был принят ряд решений о подготовке войны против СССР. Среди них и следующее: «Штаб верховного главнокомандования вермахта желает подключить к осуществлению дезинформационной акции русского атташе (Воронцова) в Берлине».

Комментарии, как говорится, излишни. Это еще раз подтверждает, как бережно надо относиться к истории и не спешить с выводами, даже если ты прославленный маршал.

Не выдерживает критики и свидетельство Жукова о том, что накануне войны ему с трудом удалось разбудить Сталина. Молотов утверждает, что в начале третьего часа ночи позвонил немецкий посол граф Шуленберг и сообщил, что ему необходимо вручить важный правительственный документ. Молотов разбудил Сталина и сказал: «Коба, Шуленберг идет ко мне в наркомат с меморандумом об объявлении войны».

Принять меморандум немедленно означало признать, что Германия напала на нас не внезапно, не по-бандитски, а как того требует международное право — объявила войну и только потом начала вторжение. Сталин приказал принять посла только после того, как военные сообщат о вторжении, сам же сразу поехал в Кремль, вызвав туда членов Политбюро.