Николай Рыжков - Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?

В октябре 1987 года открылся Пленум ЦК, который стал исходным пунктом дальнейших демократических изменений в жизни партии. Об этом Пленуме немало сказано и написано. К тому времени Ельцин уже почти два года проработал в должности первого секретаря Московского горкома КПСС.

О нем сложилось довольно противоречивое мнение. Многие обратили внимание на радикализм в действиях, особенно в кадровых вопросах, и вместе с тем отсутствие интереса к повседневной, будничной работе. При всей правильности самой постановки вопроса о необходимости борьбы с привилегиями, многие из которых действительно стали у народа бельмом на глазу, настораживали разухабистость его заявлений, от которых за версту несло явной саморекламой, и газетная трескотня вокруг него. Но тем не менее Правительство и, насколько мне известно, ЦК поддерживали его в решении жизненно важных для столицы вопросов.

В начале Пленума Ельцин попросил слово для выступления. Оно оказалось резким и не очень уместным (он, кстати, с последним в своей книге соглашается). Горбачев вынужден был зачитать его личное письмо, о котором даже члены Политбюро узнали только в этот момент. Бурное обсуждение и абсолютно бессмысленное избиение «ослушника» дало обратный эффект: как водится на Руси, возник миф о народном герое — гонимом «защитнике угнетенных».

Естественно, возникает вопрос, как выступление Бориса Николаевича, неглубокое, имевшее явный привкус личностного характера, могло вызвать такую реакцию? Этот феномен нельзя рассматривать в отрыве от реального положения, сложившегося в партии и стране.

В это время эволюционные преобразования в политике и в экономике постепенно переходили в радикальную плоскость. В связи с этим наметились серьезные разногласия в партии, началось, еще глухое, оппозиционное движение внутри и вне ее, которое и подхватило диссидентствующего лидера.

Потом, в 1988 году, была XIX партийная конференция, на которой Ельцин выступил хотя и не очень красноречиво, но на этот раз по делу. Если бы к нему тогда прислушались, может, и события в стране во многом пошли бы по-другому: Ельцин считал, что, начав перестройку, сама партия безнадежно и опасно отстает от событий. В финале же он униженно попросил «политической реабилитации». Иными словами — прощения. Однако большинство выступавших затем ораторов, думаю, не без подсказки Генерального и его присных, с привычным пафосом клеймили Ельцина, и в итоге вопрос о реабилитации тихо-тихо сошел на нет. Ореол гонимого народного героя вокруг него засиял еще ярче. Спустя короткое время он с гигантским отрывом от конкурента выиграл предвыборную гонку и стал народным депутатом, несмотря на совершенно глупейшие титанические усилия ему помешать. А ведь прости его конференция, может, и мешать-то не надо было. Более того, если учесть нашу российскую психологию, эта ситуация еще раз прямо помогла ему победить на выборах.

Я не о тактике «верхов» веду речь — верная она или ошибочная. Собственно, здесь ответ может быть только один: до идиотизма бездарная. К сожалению, сам Ельцин ничем от своих тогдашних «врагов» не отличался и даже написал в своей книге: «Я воспитан этой системой». Так это, могу подтвердить: я с ним еще по Свердловску знаком. И когда пришел срок, он попросту свел счеты со своими обидчиками, запретив партию и тем отняв у них должности, зарплату, кабинеты, машины, правительственные телефоны. То есть внешние атрибуты власти. Он ведь, Робин Гуд наш доморощенный, с партийной верхушкой сражался, которая его прилюдно секла. И победил. И унизил ее со вкусом и смаком. А то, что девятнадцать миллионов заодно в грязь положил, — это мелочи! А то, что законы попрал, — пустяки! Сейчас — он хозяин России, о чем, не стесняясь, прилюдно не раз объявлял…

Двадцать лет в аппарате партии — это огромная ломка характера. Я не знаю ни одного партийного функционера, на котором так или иначе не сказалось бы пребывание у власти. Она часто уродует души, убивает веру, идеалы, надежды. Если я еще могу поверить, что Ельцин «искренне вступал в партию» (его слова), то в искренность его картинного ухода из нее не верю. Потому что уйти — значит измениться, по-другому думать и действовать. А что изменилось в управлении нашей расколотой державой со смертью партии и воцарением у власти «демократов»? В лучшую сторону — ровным счетом ничего.

Такая же тупая, примитивная борьба с инакомыслием: гэкачеписты прикрыли «Куранты» и «Независимую», демократы — немедленно «Правду», «Советскую Россию» и «Рабочую трибуну». Так было в том, 91-м. Повторилось это же и в октябре 93-го. Вдумайтесь в короткую справку: «Правду» закрывали шесть раз при царе и три — при демократах. Плюрализм в действии! Хитрая система поддержки средств массовой информации позволяет четко управлять их направленностью. Желаешь быть верноподданнейшей проправительственной газетой — получай деньги «на прокорм», не соглашаешься — погибай. Вот так просто и вполне «демократически».