Николай Рыжков - Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?

Увы, эта практика продержалась ровно столько, сколько существовало наше Правительство. После его отставки, насколько я мог заметить, уже не было ни одного заседания сменившего его Кабинета Министров и последовавших за ним аналогичных структур исполнительной власти, где «присутствовал» бы народ как зритель и слушатель и вместе с тем — высший контролер и судья всему, что совершается от его имени. Сегодня демократия, гласность формально соблюдаются: зритель видит на телеэкране картинку, изображающую, скажем, факт заседания Правительства, а иногда даже слышит несколько слов председательствующего. Но он не получает информации о позициях выступавших, аргументах за или против того или иного решения, не видит тех, кто вершит его судьбы. И говорить при этом о стремлении Правительства к открытости, к демократическим формам своей деятельности — значит издеваться над здравым смыслом. Думаю, что вновь опущенный занавес, фактически скрывающий от публики процесс обсуждения и принятия самых важных решений, есть прямое и неизбежное следствие все более антинародной, антигосударственной по своей сути политики ныне власть предержащих.

Нам же было нечего и некого бояться: мы открыто шли к демократизации общества не на словах, а на деле, к управляемому в интересах населения и страны социалистическому рыночному хозяйству, где при наличии государственной была бы и коллективная, и частная собственность на средства производства. Людям, выступавшим перед всем народом (а это были не только министры, но и крупнейшие специалисты, ученые, практики, а нередко — и представители трудовых коллективов), не нужно было скрывать своего авторства, когда они в порой острых спорах выдвигали те или иные аргументы и предложения. Ведь, как правило, высказывались мысли, чувства, настроения, интересы всего населения или каких-либо его слоев и групп.

Ну а как быть теперешним руководителям, которые не могут не понимать, что вся их политика в корне расходится с глубинными и даже текущими интересами фактически всего населения страны, если не считать горстки нажившихся на всестороннем обнищании и позоре еще недавно великого государства? Ведь в такой ситуации появиться перед народом без маски, признаться в авторстве, раскрыв подлинный смысл решений, все равно что собственными руками составить обвинительное заключение самому себе. Вот почему так судорожно цепляются они за власть, не брезгуя при этом любыми провокациями и беспредельной ложью, вот почему под лозунгом демократии в стране все откровеннее формируется авторитарно-бюрократический режим. Между властью и населением возводится все более непроницаемая, глухая стена.

Мне могут сказать: как же так — а многочисленные брифинги, пресс-конференции, презентации и прочие новомодные формы явления наших «мессий» народу? Разве там не звучат вопросы и ответы? Звучат. Но чаще всего, если говорить о высшем звене государственного управления, отрепетированные вопросы и точно такие же ответы. И они, как правило, не дают представления о подлинных целях и мотивах действий тех или иных руководителей, о их настоящем лице.

Но я опять отвлекся на постоянные горестные, не оставляющие в покое душу ни на час, размышления о нынешнем состоянии страны и ее, к сожалению, безрадостных перспективах при продолжении нынешнего курса на криминальную капитализацию и авторитаризм. Вернусь к невольно прерванному рассказу.

Итак, принимая в 1988 году решение об изменении самого характера взаимоотношений между центральной исполнительной властью и населением, мы исходили не только из соображений политического характера. Нет, нас ориентировала на это и социально-экономическая действительность. С каждым днем она становилась все более сложной. Да и экономические реформы принимали масштабный характер. Складывающаяся ситуация настоятельно требовала совета с народом, реального учета различных, вплоть до противоположных, мнений, оперативного разъяснения людям необходимости тех или иных поворотов в хозяйственной политике, их причин и следствий. Только при таком подходе к делу можно было рассчитывать на реальную поддержку обществом нововведений в экономической политике.

И еще: положение Правительства в системе органов управления, когда оно обязано было исполнять решения, принимавшиеся в ЦК, но отвечало за них в глазах людей и при этом не имело сколько-нибудь серьезных возможностей объясниться с ними, обрекало высшую исполнительную власть в государстве на роль беспомощного «мальчика для битья», на которого всегда можно было свалить чужие ошибки. Я чувствовал, что такое положение необходимо было ликвидировать как можно скорее, что нужна новая система отношений между партийной, представительной и исполнительной властями на высшем государственном уровне. А это означало, что должна быть разрушена или хотя бы нарушена монополия ЦК партии на информацию, что нужно создать каналы, по которым она свободно циркулировала бы «сверху вниз» и обратно. Так мы пришли к идее организации впервые в отечественной истории совершенно новой структуры в государственном аппарате — Отдела информации Совета Министров СССР, и весной 1988 года я подписал соответствующее Постановление.