За десять последующих лет более четверти крестьян воспользовалось предоставленным им правом на выход из общины. По всей видимости, это стало одной из важнейших причин роста сельхозпроизводства, расширения посевных площадей, увеличения экспорта и урожайности. Миллионы крестьян осваивали новые земли в Сибири, куда в 1906-1910 гг. переселилось почти столько же русских людей, сколько за предыдущие триста лет освоения обширных территорий.
Со временем реформа могла бы полностью преобразить российскую экономику. Однако у Столыпина не было серьезной опоры в обществе, расколотом революционными настроениями.
Из всех политических сил поддерживал Столыпина лишь «Союз 17 октября» во главе с Гучковым. Поэтому реформы носили чисто авторитарный характер. Дума была распущена, и преобразования произведены царскими указами в период, пока новые парламентарии еще не преступили к работе. В дальнейшем думцы становились все более покладистыми, однако одновременно все больше отрывались от народа и все меньше отражали реальные настроения масс.
Характеризуя свои политические взгляды, Столыпин отмечал: «Я конституционалист, но не парламентарист». Трудно сказать, что конкретно имелось в виду, но, по-видимому, он симпатизировал чему-то вроде просвещенного абсолютизма, при котором осуществляются прогрессивные реформы, а самовластие монарха ограничивается в основном его культурой, а не системой политических сдержек и противовесов. В ответ на попытки оппозиции представить правительству иное видение развития страны Петр Аркадьевич как-то раз сказал два знаменитых слова: «Не запугаете». Диалога не получилось.
А самую знаменитую свою фразу он произнес 10 мая 1907 г.: «Им (противникам государственности. — Авт.) нужны великие потрясения. Нам нужна Великая Россия». Сегодня порой люди, зазубрившие отдельные столыпинские высказывания, с помощью этой фразы пытаются сделать из Петра Аркадьевича поклонника государственного регулирования, а сторонников свободного рынка представить любителями великих потрясений. На самом же деле великий реформатор переводил на рыночные принципы работы многомиллионное российское крестьянство, а сторонниками великих потрясений считал тех, кто готов был бесконечно болтать об интересах народа, вместо того чтобы проводить трудные и непопулярные реформы, во многом имевшие шоковый характер.
Еще одной важной особенностью Столыпина, сближающей его с нынешними реформаторами и отдаляющей от поклонников всеохватывающего государства, является миролюбие. Петр Аркадьевич, несмотря на наш конфуз, приветствовал окончание Русско-японской войны, а также неоднократно вступал в жесткий спор с великим князем Николаем Николаевичем — откровенным милитаристом. Столыпин прекрасно понимал, что экономические реформы возможны лишь в мирное время. Чтобы радикально преобразиться, страна должна думать не о враждебном окружении, а о том, как лучше и больше работать. У окружения же порой полезно учиться эффективным методам хозяйствования. Например, тем, которые наш герой изучал в Восточной Пруссии.
Реальное отношение к Столыпину в обществе сильно отличалось от сегодняшнего, когда Петра Аркадьевича пытаются «приватизировать» почти все политические силы. При жизни его многие не любили. Придворные круги стремились ограничить влияние премьера на царя, а революционеры видели в нем оптимальную фигуру для устранения и, значит, для устрашения правящего класса. Постоянно шли разговоры о том, что жизнь Петра Аркадьевича в опасности. А Распутин, увидев однажды Столыпина на улице в экипаже, вдруг завопил: «Смерть за ним!! Смерть за ним идет! За Петром… за ним…».
1 сентября 1911 гг. Столыпин был смертельно ранен в киевской опере во время антракта. Говорят, что падая в кресло и теряя силы, он успел еще сделать по направлению к царской ложе жест, который приняли за крестное знамение. Через несколько дней премьер скончался. Царь приехал в Киев и, преклонив колени пред телом усопшего, долго молился. Присутствующие явственно слышали, как он много раз повторял слово «Прости». Однако просить прощение было уже поздно. Россия семимильными шагами двигалась к войне, к революции и к катастрофе.
Вся жизнь Макса Вебера состояла из парадоксов. Он родился в протестантской семье, но этику кальвинизма постигал на стороне. Он занялся наукой из-за денег и стал отцом современной социологии. Он был счастлив в семье, но несчастлив в сексе. Одинокое детство, разгульная юность, аскетическая молодость и трагическая зрелость завершились нелепой кончиной в 56 лет. Но то, что он сотворил, стало классикой.
Читать дальше