Рудольф Баландин - Охота на императора

…Принято повторять: история не имеет сослагательного наклонения, ее следует принимать и обсуждать только как свершившийся факт. Однако всегда остается искушение подумать: а что было бы, если бы то или иное знаменательное событие произошло иначе? Например, что было бы в случае убийства молодого Петра I и воцарения Софьи? Или в результате победы восстания Пугачева?

В связи с событиями последних полутора столетий фантазировать на темы «альтернативной истории» стало, пожалуй, проще. И в таком контексте — вновь повторю — покушение Каракозова и его казнь выглядят одним из переломных моментов истории России, как бы это ни показалось странным на первый взгляд.

Борьба против индивидуального революционного террора методом государственного террора, как показала практика, может обеспечить только временные победы. Ведь у революционеров-террористов именно такая цель: обострить ситуацию в стране всеми силами, даже путем отдельных неудач. Почему это не осознал и не принял к сведению Александр II, остается только догадываться.

«Плетью обуха не перешибешь», — гласит пословица. Да, конечно, одним лишь индивидуальным террором государственную власть не свергнешь, даже не пошатнешь. И это ясно сознавали теоретики и практики терроризма. Они находились в ничтожном меньшинстве и не пользовались популярностью в народе. Для них это не было секретом. Они в этом убеждались постоянно, ведя революционную пропаганду.

У террористов, как мы уже говорили, главной целью было — ожесточить власть имущих, остановить либеральные (условно говоря) реформы, усилить напряженность в обществе, вызвать на себя ответные удары властей, показать, что с самодержавием можно и нужно бороться.

Представим себе, какие были настроения в многотысячной толпе, присутствовавшей на казни Каракозова. Вряд ли все одобряли узаконенное убийство этого молодого человека, не причинившего вреда никому. Да, он достоин сурового наказания, но разве по-христиански лишать его жизни? Неужели батюшка-царь в последнюю минуту не повелит отменить казнь?

Не отменил! И закачалось тело Каракозова, вздрогнув в последний раз, и многие мужики сняли шапки, а бабы крестились. Наверняка кто-то в толпе нахмурился и подумал: нет, не от Иисуса Христа царская власть, ежели она столь жестока. Были, пожалуй, и лихие головы, в которых мелькнула мысль: а что если и впрямь царя укокошат? У этого бедолаги не получилось, да ведь вряд ли он один такой отчаянный. Глядишь, не станет царя, испугаются его сатрапы, мироеды, и облегчат жизнь народа! Тут надо еще разобраться, кто прав, а кто виноват…

Так или иначе, но вряд ли эта казнь усилила в народе неприязнь к революционерам и, тем более, не испугала потенциальных террористов, которые и без того знали, что рискуют жизнью.

А как бы реагировала та же толпа, если бы в последний момент пришло помилование царем преступника, покусившегося на его священную особу? Кто-то мог бы посетовать на излишнюю мягкость власти к злодею. Да ведь и окончить жизнь на каторге или сгнить в каземате — кара жестокая, кому это не понятно. Зато православный царь показала всему миру, что для него заповеди Иисуса Христа — не звук пустой. А помилованный преступник будет молиться за него и горько раскаиваться в своем поступке. Глядишь, и кто другой, замысливший цареубийство, остановится, одумается, побоится гнева и презрения народного…

Слух о милосердии Александра II прошел бы по всей России. Даже в среде революционно настроенной молодежи его поступок был бы одобрен, хотя и не без оговорок. Помилование Каракозова показало бы не слабость, а силу верховной власти и содействовало бы укреплению авторитета царя в народе.

Сильная Российская держава вызывала опасение и скрытую, а то и явную неприязнь ее «конкурентов» на мировой арене. Поэтому на Западе поддерживали революционное движение в Российской империи (прежде всего в царстве Польском), которое в середине XIX века набирало силу.

Отсутствие сильной центральной власти всегда грозило России распадом на отдельные «вотчины», расчленением. Об этом не раз говорил Александр II в беседах со своими вельможами. Оно могло начаться, например, с отделения царства Польского. Именно в этом были заинтересованы ее многочисленные зарубежные недруги, включая Англию.

Об этой ненависти к России западных держав, скрывающих ее под маской радетелей за демократию и права человека, написал под впечатлением Крымской войны Федор Тютчев в октябре 1854 года: