Ольга Добиаш-Рождественская - Крестом и мечом. Приключения Ричарда І Львиное Сердце

32

хода — «Истории священной войны» Амбруаза — выступают однообразно под именами

«анжуйцев, пуатевинцев, бретонцев и людей Ле-Манса»

— никогда не англичан. И если автор «Истории» — сам французский трувер — называет в отличие от Ричардовой «французской» армию Филиппа-Августа, то нас не должно вводить в заблуждение это имя. Долгая и сложная история имени Francia (здесь не место воспроизводить ее) делает понятным, почему владыкой Франции по преимуществу считали парижского короля. Но имена не закрывают культурно-национального существа дела. По происхождению, языку, культуре армия Ричарда в преобладающей массе была такой же французской, как и армия Филиппа. Только технический экипаж флота, нужно думать, включал наряду с бретонскими и нормандскими также и английских моряков.

Ричард обдуманно снабдил его всем необходимым:

«золотом и серебром, утварью и оружием, одеждой и тканями, мукой, зерном и сухарями, вином, медом, сиропом, копченым мясом (и, вероятно, столь любимым северными моряками, многолетним, прогорклым маслом) , перцем, тмином, пряностями и воском».

Эти запасы впоследствии были пополнены в Сицилии и на Кипре. Те богатства, какие сосредоточились на флоте английского короля, дали ему впоследствии возможность выдерживать случайности длительных осад и арабской блокады, перекупать на свою сторону саму армию Филиппа-Августа, от простых воинов до родственников короля. Еще дома, из капетингской Франции, многие бароны стали предлагать ему свою службу, соблазненные его золотом.

«Я не курица, которая высиживает утят, — говорил он по этому поводу со своею образно-саркастической манерой. — В конце концов кого тянет в воду, пусть идет».

В этих условиях явно крылись семена будущих раздоров. Но эти тучи только слегка туманили небо крестоносной Европы третьего похода в июньские дни 1190 года,

«когда роза разливает свое сладостное благоухание, ибо пришел уже Иванов день — срок, в какой господь хотел, чтобы паломники двинулись в путь» (Амбруаз).

В ясное солнечное утро, соединившись в Везле,

«с крестом впереди, с тысячами вооруженных людей, выступили светлейший король Англии и французский король. Движутся они на Восток и ведут, за собою весь Запад. Различное по языку, обычаю, культу, войско полно пламенной рев-

33

ности. О, если бы ему суждено было вернуться с победой!..».

В движении вдоль Роны, проходившем как сплошное торжество среди встреч и прощаний, число паломников возросло до ста тысяч. Королями принято было решение разделиться, чтобы осуществить посадку крестоносцев в разных гаванях. Филипп направился через Альпы в Геную, Ричард — в Марсель, где он потерпел некоторые разочарования; прошел было даже слух о гибели его северного флота, огибавшего Испанию. Ему пришлось для посадки армии закупить новую флотилию, на которую,

«смущенный, сел он со своими людьми».

В возрасте тридцати двух лет впервые вступал Плантагенет в волны Средиземного моря.

Это событие было по-своему отмечено тем неизвестным нам ближе спутником Ричарда, который от этого момента и до самой Мессины поведет точный дневник его пути. Может быть, этим спутником был сам Фиц-Нил, в чьей хронике (дошедшей до нас под ошибочно приставленным к ней именем Бенедикта из Петерборо) вкратце воспроизведен этот журнал. Три-четыре страницы хроники, где он проходит перед читателем, при всей их лапидарности — одни из самых содержательных ее страниц.

Мы не можем ожидать под пером хроникера XII века с его условными приемами яркой живописи того царства синей влаги и синего воздуха, белых грез — городов, жемчужинами раскинувшихся по зеленому приморью, глубокого ощущения мира великих развалин и великих воспоминаний, — в которое вступала флотилия Ричарда. «Веселье Возрождения» не дрожит еще в сердцах суровых крестоносцев. Зато перо нашего автора детально и по-своему точно. Более двадцати пяти гаваней итальянского западного берега и до десятка островов, разбросанных вдоль него, отмечены как этапы, мимо которых прошли корабли английского короля. И если автор в половине случаев не дает ничего, кроме имен, тем выразительнее отдельные, оброненные им характеристики. Прошло, может быть, не более века с тех пор, как после долгого омертвения вновь начали оживать берега Италии. Среди прибрежных высот, которые вечно глядятся в волны лазурного моря, отражая в нем свои тогда еще не снятые с вершин, как ныне, зеленые кроны лесов, автор знает и называет приюты, где таятся свившие здесь гнезда с III века разбойничьи шайки.