Олег Шишкин - Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля

Исследование спермы спустя 8 часов 35 минут после впрыскивания показало энергично поступательную подвижность у большинства сперматозоидов.

Исследование через 14 часов обнаружило энергично поступательную подвижность у очень многих сперматозоидов»23.

И снова трудности и жалобы. В июне, в отличие от февральского эксперимента, где главным орудием было насилие, профессор заблаговременно применил наркоз хлорэтилом. Но его усердие было чрезмерным: он явно перестарался с токсичным веществом, что привело к спазмам и клинической смерти обезьяны. Конечно, ее удалось реанимировать, но процесс оплодотворения вновь прошел неудачно. К тому же подозрительность вполне цивилизованных гвинейцев относительно цели его опыта создала множества неудобств в моральном, конечно, смысле, а их профессор не выносил и презирал.

Но что еще более бесило ученого, так это то, что в то самое время, когда он рисковал своей жизнью и жизнью своего сына в экваториальных лесах Африки, когда он жертвовал своими моральными ценностями во имя великого доказательства обезьяньей сущности человека, в Москве именитые коллеги пытались его поучать и одергивать.

Оказалось, что еще 27 мая 1927 года специальная комиссия Академии наук в составе профессора А.А. Бялыницкого-Бируля, профессора С.И. Руденко и академика П.И. Сушкина рассмотрела его отчет и пришла к печальному для Иванова заключению.

«1) Комиссия высказывается за просимое проф. И.И. Ивановым продление командировки до 1 августа с.г. без новых на то ассигнований.

2) По вопросу о скрещиваниях. Комиссия решительно высказывается против планов проф. Иванова проводить искусственное обсеменение туземок помимо их согласия, притом пользуясь женщинами, приходящими за врачебной помощью. Даже оставляя в стороне то чувство, которое вызовет в отдельной женщине неожиданная беременность от шимпанзе, оставляя в стороне вероятное тяжелое положение жертвы такого эксперимента среди окружающих ее, Комиссия считает своей обязанностью обратить внимание на крайнюю опасность экспериментов, поставленных таким образом, т. е. путем, близким к обману, — в смысле культуры, культурных воздействий на примитивные народности и отношения последних к исследователям. Со стороны примитивного населения обращение за помощью не к своему знахарю, а к “белому” врачу является, конечно, важнейшим актом доверия. Если результатом такого доверия явится подобный эксперимент, то, несомненно, последствием явится усиление авторитета знахарей, крушение уже достигнутого доверия и распространение недоверия на всех исследователей, положение которых станет, безусловно, опасным»24.

Еще одну опасность члены комиссии видели в разнице величины плода и таза матери. «Особенно внушают опасение в этом отношении — считали они, — предполагаемые опыты обсеменения пигмеев благодаря малому росту последних. Здесь нельзя опираться и на согласие ввиду глубокого невежества, отсутствия представления о возможной опасности и соблазна платою; при таких условиях согласие почти равносильно исторгнутому обманом»25.

Однако в этом случае гипотетическая правда, была, скорее, на стороне Иванова. Тазовые кости женщины значительно шире, чем у самки шимпанзе, а следовательно, и безопасное рождение плода в этом случае более вероятно. Недаром еще в Европе он так скрупулезно консультировался с немецкими, французскими и английскими эмбриологами. И вот теперь люди, имеющие об этом лишь умозрительное представление, принялись его учить, советовать и запрещать. Иванов защищался яростно. Он отправил в Комиссию по содействию работам Академии наук СССР возмущенное письмо.

«Не так давно я получил из Африки через Парижский Пастеровский институт копию заключения комиссии, рассмотревшей по поручению Президиума Академии наук 27/V с. г. мой предварительный отчет по командировке, копия эта была направлена мне для сведения т. е. П. Вороновым. Ознакомившись с содержанием этого документа, считаю своим долгом дать следующие заявления.

По поводу второго пункта заключения комиссии, категорически высказавшейся против предполагавшейся одно время постановки опытов на туземных женщинах в больницах, считаю достаточным сказать, что эти опыты имелось в виду поставить с соблюдением ряда предосторожностей, о которых нет нужды распространяться, так как опыты эти проведены не были и притом независимо от вынесенного комиссией решения»26.

Впрочем, он мог и не писать эти глупые письма в Москву. Не оправдываться перед научными генералами, пожурившими его за никому не известных негритянок низших рас и отсталых пигмеев. Он ведь мог даже просто наврать, мол, думал, да передумал или ничего не видел и ничего не знаю, и тоже ничего страшного не случилось бы. Что они, в конце концов, в Гвинею, что ли, поедут проверять? Ведь он же ищет средство Макропулоса для кремлевских трудоголиков! Их же в любой момент может «срубить» склероз изнашивания. Стоит только омолодить одного аппаратчика из ЦК, как вся эта бригада совестливых академиков прикусит язык. Он мог вообще не оправдываться. Его давно уже оправдал гениальный Илья Ильич Мечников: