Сергей Цветков - Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого

У Илариона больше вопросов, чем ответов: «Како [ты] уверова? Како разгореся в любовь Христову? Како вселился в тя разум выше разума земных мудрец, чтобы невидимаго возлюбити и о небесных подвигнутися? Како взыска Христа, како предася Ему? Поведай нам, рабом твоим! Поведай, учитель наш, откуду повеяло на тебя благоухание Святого Духа? Откуду испи памяти будущая жизни сладкую чашу? Откуда вкуси и виде яко благ Господь? Не видел еси Христа, не ходил еси по нем. Как учеником Его сделался? Иные, видевше Его, не вероваша, ты ж не видев уверова… Ведущие бо закон и пророкы распяша Его. Ты ж, ни закона, ни пророк не читав, Распятому поклонися. Како разверзлось сердце твое, како вниде в тя страх Божий? Како прилепися любови Его? Не виде апостола, пришедша в землю твою… Не виде, [как] бес изгоняется именем Иисуса Христа, [как] больные исцеляются, немые глаголють, [как] жар в холод превращается, [как] мертвые встают — сих всех не видев, како уверова?»

В поисках объяснения этой разительной и непостижимой перемены в духовном складе благоверного князя Иларион присматривается к случившемуся с разных сторон. То он видит в преображении Владимира глубочайшую духовную тайну, его личный духовный подвиг: «Дивное чудо! Иные цари и властители, видяще [как] все сие сбывающе от святых муж, не вероваша, но на муки и страдания предаша их. Ты же, о блаженный, без всего этого притече ко Христу, токмо от благого смысла и остроумия разумев яко есть Бог един творец невидимым и видимым, небесным и земным, и яко посла в мир спасения ради возлюбленаго Сына Своего. И се осмыслив, [ты] вниде в святую купель».

В другом месте Иларион приписывает духовное прозрение Владимира благодатному озарению Святого Духа: «И тако ему в дни свои живущю и землю свою пасущу правдою, мужеством же и смыслом, [тогда] приде на него посещение Всевышнего — призре на него всемилостивое око благого Бога, и всиа разум в сердце его, яко разумети суету идольской лести и взыскати единаго Бога, сотворившаго всю тварь видимую и невидимую».

Допускает он и некоторое внешнее влияние, впрочем, лишь в качестве похвального примера для подражания: «Паче же слышал он всегда о благоверьней земле Греческой, христолюбивой и крепкой верою, како единого Бога в Троице чтут и поклоняются, како в них деются чудеса и знамения, како церкви люди исполнены, како вси грады благоверные, вси в молитвах предстоять, все служат Богу»; но духовная инициатива все равно остается за Владимиром: «И си слыша, возждела сердцем, возгоре духом, яко быти ему христианином и земли его».

Примерно в том же свете видится обращение Владимира Иакову Мниху, с той лишь разницей, что он ставит это событие в зависимость не от греческих, а от местных, киевских влияний: «Взыска [Владимир] спасения и прия о бабе своей Олзе, како шедши к Царюгороду, и приала бяше святое крещение, и пожи добре пред Богом, всеми добрыми делами укра-сившися и почи с миром о Христе Иисусе и в блазе вере… То все слышав князь Володимер о бабе своей Олзе… [и тогда] разгарашется Святым Духом сердце его, хотя святого крещения [42]. Видя же Бог хотение сердца его, провидя доброту его, и призри с небесе милостию своею и щедротами и в Троице славимый Бог Отец и Святый Дух на князя Володимера, испытал сердца и утробы, Бог праведен, вся преже ведый, и просвети сердце князю Рускыя земли Володимеру приати святое крещение».

Спустя еще три-четыре десятилетия мирские причины крещения Владимира начисто забываются, и преподобный Нестор в своем «Чтении о житии и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба» (80—90-е гг. XI в.) переносит все происшедшее с князем всецело в мистическую область: «Бысть бо рече князь в те годы, владевший всею землею Русскою, именем Владимир. Бе же муж правдив и милостив к нищим и сиротам, и ко вдовицам, елин [эллин, то есть язычник] же верою. Сему Бог послал некое откровение и створи быти ему хрестьяну, якоже древле Плакиде». Рассказав, как Бог открылся этому христианскому святому в видении [43], Нестор заключает: «Такоже и сему Владимеру явление Божие быти ему хрестьянину створи же».

Другая церковная традиция уподобляла обращение Владимира обращению апостола Павла после видения Господа по пути в Дамаск [44].

По своему литературному качеству писания древнерусских книжников XI в. выгодно отличаются от известия Повести временных лет — в них нет или почти нет наивности, аляповатой сказочности, бросающихся в глаза внутренних противоречий.

Однако было бы ошибкой преувеличивать их историческую значимость, находя в этих свидетельствах «драгоценный и подлинно-исторический материал, необходимый для объяснения происшедшего на Руси великого исторического переворота» {56} . Никакого исторического материала конечно же здесь нет (если понимать под таковым достоверные сведения, полученные из первых рук, либо в устной или письменной традиции), а есть напряженное умственное усилие незаурядных русских голов XI столетия, направленное на то, чтобы постигнуть и осмыслить важнейшую веху в истории Русской земли.