Сеймур Беккер: Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России

На самом деле особенно острой нужды в капитале и не было, потому что дворяне не только имели возможность использовать труд своих соседей-крестьян для обработки земли — на основе денежной аренды или испольщины, — но и активно к этому прибегали. Не было, вопреки заявлениям Мэннинг, и особенной нужды в деньгах. Она утверждает, что из полумиллиарда рублей, которые государство было должно бывшим крепостникам в качестве компенсации за землю, нарезанную их бывшим крепостным, примерно половина ушла на погашение прежних долгов правительству, а свидетельства на оставшиеся к получению суммы можно было превратить в наличные только с 30-процентной скидкой {24} 24 Ibid. P. 9. . Но ситуация и в этом случае была совершенно иной. Из 890 млн. рублей, которые они должны были получить от государства, помещики после вычета долгов получили 575 млн., причем при продаже выкупных свидетельств на рынке только в 1862—1866 гг. скидка доходила до 33%, а спустя два десятилетия снизилась всего до 5%. Неверно и то, что «банковская система в России была неразвитой и до основания в 1885 г. Государственного дворянского земельного банка получить долгосрочный кредит было практически невозможно» {25} 25 Ibid. . Уже к 1883 г. дворяне-землевладельцы сумели получить под залог земли кредитов из банков на общую сумму 400 млн. рублей. (Подробнее об этом и о вопросах, затрагиваемых в двух следующих параграфах, см. гл. 2.)

Теперь мы подошли к третьему фактору, который, согласно Мэннинг, содействовал незавидному положению поместного дворянства. Подобно Гэри Гамбургу, Мэннинг утверждает, что имевшее место в 1876—1896 гг. устойчивое падение цен на зерно во всем мире понизило «валовой доход большинства русских имений» {26} 26 Ibid. См. также: Hamburg Gary M. Politics of the Russian Nobility: 1881-1905 (New Brunswick, 1984). . На самом деле источником дохода помещиков большей частью была не торговля зерном, а платежи арендаторов земли, причем все чаще платежи деньгами, а не натуральным продуктом. Такое положение было особенно характерно для периода 1870-х и 1880-х гг. А крестьяне, арендовавшие землю у помещиков, производили товарное зерно в довольно ограниченных количествах. В силу этого цены на зерно не могли оказывать значительного влияния на доходы дворян-землевладельцев.

Мэннинг утверждает, что, не имея сил отказаться от пагубных «своеобразий и традиций», многие помещики под давлением недружественной экономической и политической ситуации обратились к следующим средствам: (1) «привлекали большие кредиты, чтобы пережить период экономической адаптации и долгой депрессии»; и (2) отказались от попыток самостоятельно вести обработку земли и начали все в больших объемах передавать ее в аренду крестьянам. На самом деле вопрос об обремененности поместий долгами намного сложнее, чем кажется с первого взгляда, а сдача земли в аренду стала предпочтительной формой эксплуатации имений уже с 1860-х гг. В любом случае, эти усилия представляли собой бесплодные попытки «предотвратить неизбежное», поскольку «в конечном итоге никакие из доступных дворянам после Освобождения паллиативные меры не могли остановить неумолимый хозяйственный упадок» {27} 27 Manning. Crisis. P. 10-11. .

Но Мэннинг не ограничивается исчерпывающе полным изложением традиционных представлений об упадке дворянства. Она, кроме этого, предлагает собственный, совершенно оригинальный тезис о «возвращении [дворянства] к земле», которое будто бы началось вскоре после освобождения крестьян и в последующие десятилетия развивалось ускоренными темпами. В период с конца 1890-х до 1914 г. под действием этого возвращения якобы «произошло заметное замедление процесса экономического упадка дворянства» {28} 28 Ibid. P. 20 и везде. . Этот провокационный тезис получил одобрение в ряде исследований (например, в работах Леопольда Хеймсона и Роберта Эдельмана) {29} 29 Haimson Leopold H. Conclusion: Observations on the Politics of the Russian Countryside (1905—1914) // Haimson Leopold H., ed. The Politics of Rural Russia 1905-1914 (Bloomington, 1979). P. 262-263; Edelman Robert. Gentry Politics on the Eve of the Russian Revolution (New Brunswick, 1980). P. 16-17. , которые даже не попытались поставить вопрос ни о правдоподобии этого тезиса, ни о фактах, на которые он опирается.

Согласно Мэннинг, дворянство «вернулось к земле» под действием трех следующих факторов: давление экономических потребностей, падение привлекательности государственной службы, расширение возможности занимать выборные должности в местном управлении {30} 30 Manning. Crisis. P. 36—38. . Первый фактор трактуется ею следующим образом: «Хотя экономические условия в конце XIX века вынуждали многих русских землевладельцев продавать свои имения или искать источники дохода на стороне, росло число тех, кто в ответ на кризис переезжал в деревню, чтобы взять управление семейным поместьем в свои руки» {31} 31 Ibid. P. 11. . Предположение кажется достаточно правдоподобным, но нет никаких убедительных доказательств того, что сокращалось число землевладельцев, управлявших своими имениями из города, или что вообще имел место исход дворян из городов в усадьбы. Ее гипотеза опирается на мемуары примерно десятка политически активных деятелей начала XX в.; однако вряд ли допустимо делать столь широкие обобщения на основании столь незначительной выборки.