Василий Леонов - Работа над ошибками

В ноябре 1988 года собираем совместное заседание бюро обкома партии и исполкома областного совета депутатов с участием руководителей хозяйств и партийных организаций, председателей райкомов и райисполкомов всех районов. На расширенном заседании принимаем жесткое решение: считать навязанную нам концепцию ошибочной. Предлагаем отселить всю зону с загрязнением от 15 Кюри и выше. И последний пункт резолюции: если мы не правы, пусть Центральный Комитет Компартии Белоруссии, правительство БССР отменят наше решение, как ошибочное.

Из Минска присутствовала целая команда – Николай Дементей, Владимир Евтух, Юрий Хусаинов. Мое выступление было жестким и эмоциональным: нам врут, нас обманывают. Концепцию следует отменить. Это повергло всех в шок, все это было похоже на бунт на корабле, вызов центру, попрание субординации, грубейшее нарушение партийной дисциплины. Следовало ждать последствий: либо с нами посчитаются, либо – жесточайшие оргвыводы.

Из ЦК КПСС и союзного Совета Министров так никто и не позвонил. Было много журналистов, в том числе телевизионщики, и эту мою речь засняли на пленку. Возможно, где-то коробка с пленкой до сих пор пылится в архиве (если ее не отобрал секретарь ЦК КПБ Валерий Печенников, бывший тогда главным идеологическим цербером республики).

Реакция Минска была странной. Не исключаю, что Кичкайло (как строитель строителю) просто проболтался Евтуху о том, что «замышляет» Леонов, и тот за сутки до нашего собрания в Могилеве собрал в Минске пресс-конференцию: дескать, мы не заставляли могилевчан заниматься строительством в загрязненной зоне. «Ах, ты, – думаю, – прохвост этакий!» Это и сказал ему вслух, когда он приехал в Могилев. Но не в этом дело. Главное – приняли наше постановление без изменений. Тут надо отдать должное Александру Кичкайло – председателю облисполкома, он стоял до конца, ни на йоту не отступился от нашего общего проекта постановления.

Это было в первый раз, когда я, преодолев страх, инстинкт самосохранения, встал и вышел из окопа, сделал вызов могущественной, слаженной машине, способной раздавить тебя, как букашку, стереть в пыль. Без всякой рисовки скажу, что это был для меня нравственный перелом, победа над самим собой, гражданское становление. Я стал иным, я убил в себе раба. Я уважаю людей, способных на поступок. Восхищаюсь гражданским мужеством Василя Быкова, Юрия Ходыко, Нила Гилевича, Юрия Захаренко, Виктора Гончара, Александра Ярошука, «палатников» Валерия Фролова, Владимира Парфеновича, сотен, тысяч молодых парней и девчат, вставших из окопов, презрев страх и опасность.

В окопе можно выжить, не выходя из окопа —не победишь.

События развивались быстро. Уже через месяц в Минск из Москвы приехал академик Ильин, директор института радиофизики АН СССР – главный разработчик концепции «безопасного проживания». Меня не были обязаны вызывать на заседание правительства, но пригласили. Минчане не стали спорить, выпустили на меня Ильина. Он смотрел, как удав на кролика: «Я доктор наук, а ты инженер, как ты можешь оспаривать мои выводы?!» Он изголялся надо мной, я не сдавался. Молчали представители Минздрава, Академии Наук, правительства, но я знал: председатель Совмина Михаил Ковалев и его заместитель Евтух жестко против меня, Юрий Хусаинов и Николай Дементей – в нейтралитете и не будут вмешиваться. Но была негласная поддержка Ефрема Соколова, шепнувшего: «Ты правильно делаешь».

Ильин распинал меня вплоть до сессии Верховного Совета СССР, где выступил академик Евгений Иванович Конопля по чернобыльским проблемам и сказал по существу все то, что было записано в постановлении нашего бюро обкома и облисполкомом. И поскольку у Конопли был иной вес – депутат, ученый, директор профильного исследовательского института – все стрелы полетели в него. Обо мне забыли.

На последнем XXVIII съезде КПСС мы с Алексеем Камаем при поддержке Соколова поставили вопрос, чтобы партия, у которой много денег, оказала помощь в преодолении последствий Чернобыля в Белоруссии. Была упорная борьба, но в итоговое постановление съезда такой пункт попал. И деньги были перечислены напрямую обкому партии. Но уже тогда, когда я из обкома ушел, и первым секретарем был Вадим Попов. Деньги получили, и вдруг в Москве узнаю, что управляющий делами обкома партии Александр Сайков с ведома Вадима Попова и Николая Гринева (тогдашнего председателя облисполкома) перечислил их какой-то коммерческой фирме. Встретившись с Сайковым, обругал его: «Мать твою разэтак, что же ты делаешь? Ты же будешь проклят сам, и дети твои будут прокляты!» Сайков вроде бы делал какие-то попытки вернуть эти деньги, но вскоре обком закрыли, а Гринев принял решение передать права на исчезнувшие средства мэру Могилева Сергею Габрусеву. Я потом специально отслеживал судьбу этих денег. Не знаю, досталось ли что-то Сайкову, но очень похоже, что «заинтересованные стороны» деньги поделили. Было закуплено какое-то совершенно не нужное оборудование – так всегда делают, чтобы просто «оприходовать» деньги… Тяжелее всего чернобыльская проблематика далась мне, когда работал министром. С одной стороны, понимал, что сельское хозяйство на загрязненных территориях – вещь далеко не безобидная. Но, с другой – в зоне жили люди, которых не могли ни отселить, ни предоставить другую работу. И абсолютно чистой сельскохозяйственной продукции в мире не существует и абсолютно аморально рисковать здоровьем людей. С матюгами, криком выбивал для зоны калий и фосфор. При достатке калия в почве растения не впитывают радионуклиды. На почвах, бедных калием и фосфором, радионуклиды востребуются растением, а потом через коров, передаются в молоко и дальше – человеку. С трудом, боем, но тогда удавалось решать проблему калия и фосфора. Удерживать уровень загрязненности близко к нормативам. Но были кое-где упрямые старики, которые и слушать ничего не хотели, пасли своих буренок, где хотели, пили «светящееся» молоко.