Люди, стоя вокруг стола, неотрывно смотрели на флакон с лекарством.
- Хину с водой принимают, - сказал Седой. Один из пленных, подтверждая это, кивнул. Но Ненароков пожал плечами.
- Вражью подачку?
- Кто сказал, что он враг? - спросил Седой.
- Факты.
- Как смотреть на них, - отрезал Седой. - То, что выжил, еще не предательство. Пока все мы живы.
- А хлеб? - опять спросил Ненароков.
- Ты думаешь, ссыплю грунт не туда - борюсь. Правильно. Но бороться можно по-всякому... Вот хина...
- Лекарство нужно обязательно, - это сказал тот, кто стоял рядом с больным.
Все словно по команде поглядели в тот угол, где лежал Гаджи. Лицо его было усталым и повзрослевшим. И вдруг Гаджи улыбнулся уголками рта - наверное, сквозь сон до него дошла реплика Седого:
- И принять хину надо сейчас же.
11
В землянке Гордеев с Ненароковым заканчивали свой рассказ.
- А утром как за щебенкой поехали, так нас партизаны и отбили, - проокал Гордеев.
- Вот и кончилось, - вздохнул Ненароков.
12
Конец сентября, когда Вец вышел из больницы, выдался теплым, словно осень еще и не наступала. В те дни он часами бродил по городу, и маршруты его были вне всякой системы - нелепыми, запутанными, повторяющимися. А может, и была в них какая-то система, понятная только ему одному. Наверное, была. Потому что, получив в киоске "Баксправки" розовые квиточки, Вец все чаще и чаще кружил вокруг одних и тех же мест.
То у консерватории.
То возле большого серого дома на Коммунистической, где много лет жила семья Гаджи.
У этого самого дома Вец и остановил какую-то женщину, что-то выспросил у нее, а потом стал мерять шагами тротуар - сто вперед, столько же назад.
Наконец Вец встрепенулся. Но вовсе не тогда, когда прошел патруль, а когда на улице появился высокий старик с суковатой палкой. Потом они долго ходили перед домом, по-видимому говоря о чем-то для них важном и очень сокровенном, ибо старик по-отцовски обнял Веца за плечи.
Эта сцена была абсолютно немой. Наблюдая в кино за ее очень медленным развитием, мальчишки обязательно бы заорали: "Звук, сапожник!" Но вовсе не этот выкрик, а веселый, добродушный смех нарушил тишину маленького кинозала, где вне всякого порядка стояли несколько глубоких кожаных кресел.
- Переигрываешь, Николай Мироныч. Ей-богу, переигрываешь, - сказал Моисеев, обращаясь к высокому старику, что на экране встречался с Вецем. Рядом со стариком сидела черноволосая смуглая девушка с косами. И еще Лавров, вернувшийся от партизан, который сказал:
- МХАТ. Все по системе.
- У Станиславского вовсе не так, - отозвался генерал. - До войны я, как в Москву приезжал, в первый же вечер - в МХАТ. "Анну Каренину" несколько раз видел. С Тарасовой.
На экране старик, прощаясь с Вецем, крепко жал ему руку.
И сразу же, без всякого перехода или логической связи, принятых в "нормальном" кинематографе, Вец оказывался у консерватории и, встретив ту самую молоденькую и хорошенькую девушку, которая сейчас была в зале, расхаживал с ней, о чем-то спрашивая. А она, делая большие глаза, говорила ему что-то страшное, а потом очень-очень грустное. Вец понимающе кивал, нежно держа ее под руку.
- Соблазнительница, - смеялся Моисеев. - Коварная соблазнительница.
И опять куда-то торопился Вец.
Много лет спустя метод, которым снимались эти кадры, получил в кино название "съемки скрытой камерой": на экране мелькали эпизоды, снятые не резко, или перекошенные по горизонту, или совсем "бракованные", когда между Вецем и объективом появлялись неожиданные препятствия.
В зале зажгли свет.
- Вот и артистами стали, - констатировал Моисеев.
13
Наступила пауза. Видимо, генерал думал не о Баку, где все это происходило. Видимо, его мысли были далеко-далеко отсюда, там, за линией фронта, куда Вец с помощью своего передатчика посылал таинственные точки, тире, точки.
- Верочка, - обратился Моисеев к худенькой брюнетке, - попросите Львова, чтобы зашел ко мне... Спасибо. - Он поднялся. - Можете быть свободны.
Это относилось ко всем, кроме Лаврова, поэтому все направились к дверям, а Алексей остался на месте.
Сергей Александрович обернулся к нему.
- Пошли.
- Что ты думаешь о связи? - генерал задал вопрос, едва Лавров притворил за собой дверь кабинета.
Тот ждал этого вопроса, был заранее готов к нему и потому ответил без промедления:
- Если Вец днем не уедет, то выйдет на связь в двадцать два ноль-ноль.
- Уверен?
Дверь приоткрылась, заглянул Львов.
- Заходите, - сказал Моисеев. - Выкладывайте, что у вас, шах или мат?
Читать дальше