Ежи Климковский - Я был адъютантом генерала Андерса

Мы ждали суда, но дело затягивалось. Прошла неделя, в камере уже насчитывалось почти шестьдесят человек. В один из дней перед обедом нам совершенно неожиданно заявили, что все выходим. Но куда не сказали. Через минуту предложили забрать все вещи и выйти в коридор. В коридоре какой-то чиновник из консульства объявил нам, что мы поступаем под опеку консула, который дал гарантию, что никто из нас не убежит. Зная наше тяжелое положение и лишения, каким мы подвергаемся, нам мол, приготовили специальные помещения, очень удобные, и именно туда мы переходим. Однако перед этим нам следует вымыться, а одежда пройдет дезинфекцию. Такой оборот дела нас очень обрадовал.

После бани и дезинфекции одежды нас отвели в какой-то дом, где в коридорах стояла румынская охрана, а в одной из комнат работал представитель консульства. Чиновник развел нас по трем большим залам, переданным в наше распоряжение. В каждом стояло около сорока кроватей. Чистая постель, тут же ванна и т. п. Даже библиотека была предоставлена в наше пользование. Одним словом, все удобства, почти как в пансионате. Размещались довольные. Из нашей новой обители теоретически выходить не разрешалось, но практически выходили почти все без ограничения. В то же время официально разрешались свидания без всяких оговорок и ограничений.

Тем временем чиновник из консульства оформлял наши паспортные дела. Во всем этом деле было большое участие консула Буйновского, который заботился о нас уже не только как чиновник, но прежде всего как человек, хорошо понимающий беду своего земляка. Он считал ненужным держать нас в румынских тюрьмах лишь за то, что мы хотели добраться до формирующихся частей Войска Польского.

Должен признать, что за всю прожитую жизнь я не встречал другого чиновника, который бы вот так по-человечески понимал свои обязанности, не «служил», а сердцем решал вопросы. Жена консула была для нас доброй феей. Для каждого пани Мария имела доброе слово, умела утешить, посоветовать, дать указание, разыскивала знакомых, думала обо всем, обо всем заботилась. Она проявляла много энергии и одновременно обладала таким женским обаянием, что разоружала и привлекла сердце каждого.

Временами нас навещали инженер Фрейман и советник консульства Фрюлинг. Часто приходил Стефан, иногда даже по нескольку раз в день. Так прошла еще неделя, и наконец наступил день суда. Нас вводили в зал заседания по двадцать человек. Там находились судья и прокурор, обвинявший нас, и адвокат, который должен был нас защищать. Было видно, что прокурор, хотя нас и обвинял, делал это больше по обязанности. Свою речь он строил на том, что к переходу границы нас вынуждали специфические условия. Это предусматривало смягчающие обстоятельства. Было очевидно, что мы не являемся преступниками, но для порядка и уважения закона подлежим наказанию.

Защитник обратился к суду с призывом принять во внимание переживаемую нами трагедию в такое невероятно тяжелое время и просил освободить нас от наказания. Нас ни о чем не спрашивали. После выступления сторон суд вынес приговор, осуждающий каждого из нас к четырем неделям лишения свободы с учетом предварительного заключения. Срок наказания мы должны были отбывать в том же самом помещении и в тех же условиях.

Возвратившись из зала суда к себе, я обратился к нашему опекуну (пани Марии) действительно ли я должен здесь просидеть еще две недели. Жена консула ответила, что я ни одной минуты не должен здесь находиться и немедленно могу покинуть это помещение, так как документы мои уже готовы. В тот же день мы были приглашены к господам Буйновским на обед, а на следующий день рано утром поездом направились в Бухарест.

Прибыли туда под вечер. Документы наши были в порядке, однако у нас не имелось требуемого специального разрешения на проживание в столице. Его следовало добыть в префектуре. Без такого разрешения пребывание в городе было небезопасным и обременительным. Мы могли вновь быть арестованными и даже попасть в один из военных концлагерей. Мы пошли к генеральному консулу в Бухаресте г. Микуцкому, чтобы рассказать о своих трудностях. Пожилой седой господин, солидный, с очень умными глазами, проявил к нам много доброжелательства и понимания. Разделяя наши опасения, он распорядился приготовить нам две постели, а утром послал чиновника оформить разрешение на временное пребывание в Бухаресте.

Около одиннадцати утра я пошел к военному атташе подполковнику Тадеушу Закшевскому. В атташате ко мне отнеслись недоброжелательно. Не понравилось, что какие-то «курьеры» направляются к генералу Сикорскому. Зачем ехать к Сикорскому, когда здесь на месте находятся все самые высокие военные и гражданские власти? Мою поездку во Францию они сочли совершенно ненужной. Хотели, чтобы я им все доложил, а они, если сочтут необходимым, передадут это сообщение верховному командованию сами. Я ответил, что имею приказ все передать лично верховному главнокомандующему и как человек военный должен этот приказ выполнить. Мой собеседник, офицер в гражданском костюме вспылил и начал поучать меня кто здесь наивысшая власть и кто может приказывать. После долгого обмена мнениями по этому поводу под аккомпанемент «милых и поучающих слов», в заключение (не знаю, каким чудом, может, желая от меня отвязаться), он обещал устроить визу и отъезд. Я должен был в письменной форме представить доклад, к кому и по какому делу еду. Это требование являлось незаконным, оно было правом сильнейшего.