Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Письмо сжег в присутствии Богдана Асланова; русалка левой руке армянина щурилась сладострастно; пошли гулять по набережной; Асланов говорил заученное:

- Мне поручено передать вам дословно следующее: "Николай Николаевич сделает все, чтобы сохранить его друга от возможной мести Орешка, однако и сам друг должен предпринять определенные шаги, доказав приятелям Орешка свою нужность в ближайшем будущем, когда Племянник с Тетушкой поедут в начале сентября на каникулы в Киев. Причем, как это ни парадоксально, интересы приятелей Орешка и друга Николая Николаевича, да и ряда других близких вам по духу людей, смыкаются, ибо Племянник совершенно одержим лишь польским, финским и еврейским вопросом, ни о чем другом не думает и советы сколько-нибудь здравомыслящих людей отвергает. После того как Племянник предал не только Игоря, но и тех, кто работал вместе с ним, от него отвернулись все наши братья, он остался один, и его уход угоден. Боюсь сказать, но коли он не уйдет, ежели сможет одолеть Тетушку ("Неужели Тетушка - это действительно царь?"), мне будет плохо, так плохо, что придется уйти из университета, и тогда вы останетесь один, без постоянной дружеской руки. На Дядю Мишу, как, наверное, могли убедиться, надежда плохая. Повторяю, я говорю вам все это, потому что отношения наши, смею считать, дружеские, а я несу за вас ответственность не перед кем-нибудь - перед своею совестью. Человек, который вам передаст все это на словах, брат моего друга, на которого обрушился несправедливый гнев Племянника; я верю ему абсолютно, ибо он к тому же находится в положении, близком вашему, за ним постоянно следят, и жизнь его под угрозой ежеминутно, но я помогаю, покуда могу. Словом, передайте другу, что если даже Витя и Абраша откажутся от встречи д о, настаивайте на гарантиях п о с л е. В случае если вдруг Орешек обнаружит вас там, куда приехал мой посланец, п о т р е б у й т е права на объяснение и во время этого объяснения признайтесь в вашем намерении решить спор с Племянником осенью. Встреч со мною не ищите, я стану находить вас, чтобы не подвергать вас опасности со стороны проходимцев, для которых жизнь человеческая - ничто".

Кончив читать заученное, Асланов достал из кармана большой голубой платок и отер лоб, покрывшийся испариною.

- Пять дней зубрил... Все поняли? Могу еще раз повторить.

- Сколько времени вы здесь пробудете?

- Завтра я должен уехать.

- Когда увидите Николая Николаевича?

- Вообще-то я его и в глаза не видел...

- То есть?! - изумился Богров и резко обернулся ему показалось, что именно сейчас и бросится на него кто-то с длинным шилом, отточенным до голубого, безнадежного холода.

- Меня отправлял брат... Понимаете? Видимо, он и встречается с Ник Ником.

- Как вы узнали меня? Почему окликнули именно меня, когда я выходил из пансионата?

- Потому, что мне показали ваш фотографический портрет.

- Какой именно? Я их делал несколько.

- В студенческой тужурке, очень молодой, смеетесь...

- Кто делал портрет?

("Если старик Ниренштейн с Горки, - подумал Богров, - то все в порядке, именно этот портрет я передал Кулябко, других более нет нигде, значит, посланец действительно из Киева".)

Асланов между тем остановился, наморщил лоб, вспоминая; Богров успокоился, убедившись, что этот чернявый письма Кулябко не читал, иначе б не удержался, мог ответить: "Вам же написали, что мне надо во всем доверять".

- Ваш портрет... Одна минуточка... Кажется, Ниренштадт... Во всяком случае, фамилия хозяина дагерротипа начинается с "нирен"... Концовка может быть другая, но принадлежит немцу или еврейчику...

"Кулябко не сказал ему, что я не русский... Никто не подозревает во мне иноплеменца, просто-таки никто... - Богров думал сейчас устало, видимо, переволновался, слушая послание Кулябко. - Надо будет попросить его прочесть еще раз".

Асланов прочитал еще раз; на этом и расстались; Богров обещал позвонить в отель, где остановился связник, и пригласить его к телефонному аппарату: "Месье Горштайна просит месье Мендель".

Звонить этому странному месье "Горштайну" Богров не стал; еще раз с удивлением пересчитал деньги, присланные Кулябко, - пять тысяч франков; что значит друг, сердце как чувствовало - в беде!

Последовавшие за этой нежданной встречей дни Богров спал мало, очень похудел, из дому не выходил, страшась звонков и стука в дверь; сказал родным, чтобы к телефону не подзывали, разыгрались нервы, хочу полежать спокойно в кровати, почитать...

Читать, понятно, не мог.