Юлиан Семенов - Горение (полностью)

- Лина привезла одно письмо?

- Два.

- Кому адресовано второе?

- В Государственную думу...

- Булату?

- Да.

Лазарев протянул руку:

- Давайте сюда, он в деревне, я отвезу ему.

Богров молча достал письмо, передал Лазареву.

Тот, не читая, положил в карман, кашлянул в кулак, хмуро поглядел на Богрова, покачал головой:

- Нельзя так, товарищ, право...

- Тогда хоть помогите мне увидаться с Николаем Яковлевичем или Ниной Александровной...

- Смысл?

- А вот на этот вопрос позвольте мне не отвечать... Впрочем, коли не верите, я просьбу свою снимаю...

- Сколько вам лет?

- Двадцать пять.

- Сколько, говорите, лет в революции?

- Семь.

- Кто вас привел в кружок?

- Рощин. В Киеве, в дом Сазонова...

- Ладно, - Лазарев поднялся. - Славный вы человек, только если хотите служить революции, делайте это осмотрительно, иначе вы ей вред принесете, Митя, огромнейший вред... Захаживайте, коли будет время, а пока - простите меня, полно работы...

...Лазарев вспомнил про "дом Сазонова", о котором говорил Богров, когда был в Киеве по делам журнала, встретившись с товарищами, поинтересовался Богровым.

- Прекрасный человек, - ответили ему.

- Только уж больно горяч, в террор играет, - заметил Лазарев. - Так и до беды недалеко.

Эту фразу агент, присутствовавший на встрече, сообщил в охранное отделение.

Наткнулся на это сообщение Кулябко в тот день, гда умиротворенным вернулся из конюшен и принялся за повторный просмотр затребованных им материалов. И в голове - окончательный, до мелочи - выстроился жесткий план д е л а. "Темпо-ритм акта должен быть артистичным"

Спиридон Асланов, бывший при Кулябко начальником уголовной полиции (освобожденный из арестантских рот, уехал в свой тридцатикомнатный бакинский замок), связей с Киевом не прерывал. Его агентура в преступном мире, главные держатели м а л и н, через сложные, но хорошо отлаженные конспиративные ходы поддерживала с ним постоянные контакты, получала н а в о д к и на кавказских воротил, делилась с покровителем по справедливости, что называется, "по закону".

Именно он и назвал Кулябко трех кандидатов для выполнения "особо тонкой работы", задуманной полковником. Так уж было заведено, что он, Асланов, не спрашивал о предмете работы, ибо в к о д л е существует свой, особый такт: надо сказать, - скажут; не надо - ну и не возникай.

Кулябко же на сей раз запросил у своего приятеля не наемных налетчиков, чтобы пришить неугодного политика чужими руками, но людей, работавших по фармазонному делу; Киев, Волынь и Одесса издавна славились профессиональными мошенниками. Именно здесь, на юге, в свое время блистал Николай Карпович Шаповалов, недоучившийся студент, который - после курса, прослушанного им в Страсбургском университете, - выдавал себя то за профессора медицины, то за правозаступника, то за представителя "Лионского кредита"; надувши, таким образом, одесского помещика Лаврова, положил в карман без малого двести тысяч; другой раз р а б о т н у л киевского купца Схимника, всучив ему заемных билетов лондонского банка на четверть миллиона, а билеты эти были напечатаны в маленькой типографии Василия Вульфа.

В отличие от других фармазонов, работавших с о л о, Шаповалов держал свою ш к о л у; ученики были ему бесконечно преданны - режь, ничего не откроют.

Остановился Кулябко на кандидатуре Щеколдина. Решению этому предшествовало тщательное изучение отчета агента "Дымкина", отправленного к Богрову в Петербург после того, как тот передал фон Коттену записку о беседе с Егором Егоровичем Лазаревым и сообщил ему же, что его посетил человек, представившийся другом "Николая Яковлевича", и в течение примерно пятнадцати минут расспрашивал о нынешней богровской позиции и особенно о том, готов ли он к активной революционной работе.

Хотя Богров, понятно, подтвердил свое желание работать "во имя борьбы с тиранией", друг "Николая Яковлевича" никаких заданий не дал, явки своей не оставил, запретил говорить кому бы то ни было, даже самым близким друзьям, о своем визите и пообещал найти, когда это потребуется в интересах "святого дела".

Для этого "друга" "Николая Яковлевича" истинно "святым делом" была служба у фон Коттена, сто двадцать пять рублей в месяц; красиво выполнил операцию по проверке Богрова, - не ш е с т е р и т ли. Естественно, он не знал и не мог даже предположить, что беседует с таким же, как и он сам, агентом охранки и что с ним проводили такие же беседы другие агенты охранки, считавшие в свою очередь его "Николаем Яковлевичем", эсеровским нелегалом, или же "Иваном Кузьмичом", эмиссаром анархистов...