Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Значит, главная цель жизни должна быть в том, чтобы взять рабочее движение под государственный контроль, вырвать его из-под зловредного влияния нерусской доктрины Марксова социализма.

И Зубатов смог вывести пятьдесят тысяч московских рабочих на улицы под хоругви; именно он доказал великому князю Сергею Александровичу, что фабричные ждут его, дабы именно он, истинно русский человек царствующего дома, возглавил колонну верноподданных демонстрантов; Москва была потрясена видом этого шествия, окончившегося торжественной панихидой по убиенному Александру Освободителю, которую отслужили возле его памятника; Спиридович был в числе тех, кто шел рядом с дядей монарха, сыном царя-освободителя; одет был в черную косоворотку с белыми пуговичками; Зубатов лично гримировал его и следил за тем, чтобы руки были тщательно вымазаны в угольной пыли: "Великий князь должен быть окружен не охраной, а простыми русскими рабочими".

Мечта о социальной гармонии, столь угодная малоинтеллигентным мечтателям в с ф е р а х, обрела свое вещественное подтверждение: если подойти к фабричному с прочувствованным словом, он все простит, примет и ни о каких реформах не станет просить - как жил, так и будет жить.

Зубатов получил внеочередной орден и новое назначение, став начальником особого отдела департамента полиции.

Его опыт начал распространяться во всеимперском масштабе.

Завербовав в Петербурге священника Гапона, расставив своих людей по России, Зубатов был накануне своего высшего взлета, - всем казалось, что рабочее движение отныне контролируется власть предержащими по всем параметрам. Напутствуя Спиридовича, назначенного - с его п о д а ч и - начальником киевской охранки, Зубатов говорил:

- Главное, Санечка, з н а т ь. Ты обязан знать все обо всех. Мелочей в нашем деле нет. Думаешь, что перед тобою монолит, борец, скала; ан - нет; глянь в картотеку, полистай странички, и ясно тебе: обижен был на выборах в рабочий комитет; любимая ушла; мамкиным докторам платить нечем; хлебным вином грешен; зазря и - главное - при всех отругал мастер, оттого он сдуру и бухнулся в революцию... К каждому надо подойти с лаской, состраданием и знанием, Санечка. Мы - великое братство избранных, обладающих правом открывать папки с грифом "совершенно секретно", - за нами сила, в нас вера, на нас надежда. Так-то вот. И - еще. Не стремись все сам. Все равно, о чем ты за своей подписью доложишь, будет т в о и м. Посему помни: окружив себя о б р а щ е н н ы м и, теми, кто ранее был супротив власти, ты обретешь таких сотрудников, с коими ни один ротмистр не сравнится, ни один наш офицерский чин; для тех, под погонами, служба и есть служба, а для обращенных - жизнь, тоска, страх и надежда.

...В Киеве Спиридович попал под опеку генерал-губернатора Владимира Александровича Сухомлинова. Поначалу генерал присматривался к молодому подполковнику; к "столичным штучкам" относился, в общем-то, недоверчиво; потом узнал, что его тайная подруга Екатерина Викторовна Гошкевич (страдавшая еще в ту пору в браке с помещиком Бутовичем) сдружилась с милейшей Сашенькой, родственницей подполковника, приехавшей на отдых накануне своей свадьбы выходила за помощника московского пристава Колю Кулябко.

Сашенька была весела, остра на язык, бесстрашно рассказывала анекдоты про петербургских министров; голубоглазая, рыжеволосая, резкая в суждениях, бранила мягкость властей в борьбе с революционерами: "Моя б воля - расстрел; только это может остановить наше темное быдло"; Спиридович же, наоборот, постоянно говорил в обществе, что лишь мягкость, сдержанность и неукоснительное следование закону разоблачат одержимых бунтовщиков в глазах общества, сделают смешными и жалкими в глазах людей.

- Доброта сильнее зла, - повторял Спиридович. - Наш народ доверчив; его следует оградить от чужих идей; пора возвратиться к истокам и припасть к живительному роднику народности.

Поскольку в империи было заведено так, что каждое слово человека, выбившегося из среднего уровня обывателей, а потому ставшего легко заметным, фиксировалось, оседало в делах тайной полиции или же разносилось добровольными осведомителями по салонам, министерским кабинетам и банковским канцеляриям, именно эти слова Спиридовича и заинтересовали генерал-губернатора, "грешившего" литературой - пописывал и печатался.

Хлебосол и добряк, Сухомлинов попросил Спиридовича - после очередного доклада - задержаться, удостоил чести отобедать попросту, за холостяцким столом.