Юлиан Семенов - Горение (полностью)

- Это законченная новелла, - заметил Дзержинский. Горький кивнул:

- Будет называться "Жалобы"... Все в голове, записываю... Туго идет... Прежде я норовил подсказывать читателю вывод, это - в традиции у нас, прав ваш Николенька, мы по сути своей нравоучительны, самые последние христиане Европы, да еще византийского толка - пропущены через Азию, роскоши прилежны, в н е ш н е м у, форме - слово чтим более дела... А сейчас думаю записать рассказ по-новому: некий фотографический портрет собеседников... Пусть читатель сам делает вывод, нечего мне брать на себя функцию митрополита.

- Ну а если все же читатели спросят совета?

- Так он, совет этот, постоянно был у нас с вами на слуху во время сегодняшнего утра, изволите ли видеть... Д е л о... Свободная работа - та, которую человек определяет себе соответственно призванию; право в этой его работе быть хозяином, управителем себе самому... Нынешняя власть самодержащий дурак Романов со товарищи - никогда не позволит народиться силе, которая живет своим умом, а не его рескриптом... Следовательно, грядет - рано или поздно - революция, которая даст право каждому быть творцом своего счастья... Нынешняя-то Россия определяема одним лишь словом "нельзя", какая-то трагическая страна "нельзяния", право. Если и дальше будет идти так, как идет, наступит новый апокалипсис для моего народа: Европа рвется вперед, Япония не уступает ей, и мы будем свидетелями того, как огромная держава медленно утонет в хляби, лишенная права на освобождающую радость созидания... Все же, знаете ли, человек только тогда звучит гордо, когда он свободен в мысли, поступке, любви и мечте... Иначе - химера, холодный лозунг, маниловщина...

- Вы позволите мне почитать ваши последние вещи, Алексей Максимович?

- Конечно, чего ж не позволить... Тем более все чаще начинаю думать - то ли пишу? Нужно ли все это вообще? Хандра какая-то... А сами ничего нового после вашего "Побега" не сделали?

- Нет... То есть в тюрьме я вел дневник... Но думаю, это не для широкого читателя... Отдам в архив партии...

- Перед тем как станете передавать в архив, позвольте мне глянуть, а?

Назавтра вечером постучался в дверь комнаты Дзержинского; глаза были мокрые, слез не стыдился; глухо покашливая, сказал:

- Про архив партии - зря, Феликс Эдмундович... Такое непременно следует печатать. Документ, изволите ли видеть, порою оказывается сильнее любого романа... Правда эпохи читается именно в тех строках, которые вы мне передали... Хороший вы человек, дрложу я вам... Муторно у меня было на душе последние месяцы... Разгром революции - это гибель мечты... Так ведь мы все мечтали о новом, так мечтали... Н-да-с... А вы - помогли мне своим дневником, спасибо... Рыбачить будете один, я - сажусь писать, это - запойно у меня, сутками, не сердитесь, ладно? Книга четвертая 1911 г.

"Я оставляю вам царство которое будет прочным, если вы будете хороши, и слабым если окажетесь дурными Согласием крепнет малое, раздорами разрушается великое".

Крисп "И тем не менее грядет революция!"

Тринадцатого марта тысяча девятьсот одиннадцатого года в Берлине, на одной из конспиративных квартир главного правления Социал-демократической партии Польши и Литвы, Роза Люксембург собрала экстренное совещание своих ближайших сподвижников - товарищей Дзержинского и Тышку; от большевиков был приглашен товарищ Иван.

- Товарищи, в России только что грянул правительственный кризис, - сказала Люксембург. - Либкнехт позвонил мне утром: видимо, завтра следует ждать начала газетных спекуляций. Поскольку все в России происходит тайно, гласность фиктивна, инспирирована; выводы - сумбурны, ибо общественность не умеет еще отделять злаки от плевел, нам следует помочь здешнему общественному мнению. Чтобы журналисты - не только в Берлине, но и в других европейских столицах смогли более или менее верно ориентироваться в русском политическом море, надо, по мнению Либкнехта, провести пресс-конференцию. Либкнехт назвал товарищей Юзефа, Вацлава, Юлиана, Ивана, Лео и Максима. Есть другие мнения?

Не было, понятно.

Товарищ Юлиан отправился в Вену и Краков, Вацлав - в Швейцарию, Максим - в Скандинавию, на встречу с Ганецким, - к мнению скандинавской прессы прислушивались, полагая, видимо, что близость Финляндии придает стокгольмским и норвежским газетам максимум достоверности; Роза оставила за собою оперативную связь с Международным Социалистическим Бюро, Лео - с правлением немецкой социал-демократии и редакцией "Форвертс".