"Они приучены к организации во всем, даже в досуге, - подумал тогда Дзержинский, - кочевники Европы, куда ни крути, сколько их рассеяно по свету! Со времен крестовых походов поднялись, потянулись к теплу, к новым землям... Отсюда такая страсть к возведению замков - надо уметь удерживать; отсюда такая слаженность в движениях - кочевье предполагает гармонию сообщества; у якутов так же, особенно когда идут надолго в тайгу, на белковье".
Он тогда долго наблюдал за игрой-работой голубоглазых веселых детишек и оторвался, лишь когда кто-то засмеялся у него за спиной.
Дзержинский обернулся: рыжеволосый парень с фотографическим аппаратом, рассматривая его заинтересованно, прикуривал на ветру.
- Я сделал с вас двадцать портретов "Христос на берегу" - выгодно продам в мою газету для рекламы здешнего курорта.
- Вот уж не надо, - попросил Дзержинский, - я, знаете ли, рекламу не люблю.
- По нашим законам я вправе распоряжаться своею собственностью, - Зайдель похлопал огромной ладонью по фотоаппарату, - так, как мне это представляется целесообразным.
- Отчуждение, - улыбнулся Дзержинский, вспомнив отчего-то, как мучался в Вильне еще, начав посещать кружки, - не мог понять Марксово словечко "отчуждение". Ему казалось тогда, что это слово определяет лишь отношения между людьми, никак он не мог взять в толк, каким образом земля "отчуждается" от человека.
- Что? - не понял его фотограф. - О чем вы?
- Об отчуждении собственности. Все, казалось, понимал в этом вопросе, а вот то, что с развитием техники можно отчуждать человека от него же самого и превращать это отчуждаемое в собственность, - такого представить не мог.
- Вы юрист?
- Нет.
- Художник?
- Художник? - Дзержинский удивился. - У художников должны быть длинные волосы и в глазах рассеянная собранность.
- "Рассеянная собранность"? Как бывший художник свидетельствую - вы попали в точку.
- Бросили живопись?
- В век фотографии она не нужна.
- Глупо. Фотография фиксирует факт, живопись познает природу явления.
- Вы мыслите геттингенскими формулировками - слишком консервативно.
Дзержинский покачал головой:
- Меня обвиняли во многих грехах, но чтоб в консерватизме - ни разу.
Потом они проводили все дни вместе: Зайдель оказался парнем на редкость славным.
Однажды Дзержинский проснулся, когда еще только-только рассветало, вышел на пляж, зябко ежась на легком бризе.
Он взял за привычку гулять вместо зарядки - однообразие гимнастических упражнений было не для него, он чтил дисциплину внутреннюю превыше внешней, организованной в раз и навсегда заученную форму.
В то утро Дзержинский шел по сыпучему, белому песку быстро, смотрел на красноголовых, писклявых чаек, на серый, металлический лист тяжелого моря, редко - под ноги; когда же глянул, обходя зеленые, словно волосы утопленницы, водоросли, выброшенные на берег ночным прибоем, заметил диковинного крокодила с ракушками-глазами; нимфу с игриво загнутым хвостом, Нептуна, сжимавшего в руке трезубец.
"Прелесть какая, - подивился Дзержинский, - настоящее искусство. Обидно волна слижет".
Он увидал вдали одинокую фигуру: человек стоял на корточках и строил, как решил Дзержинский, замок из песка.
А когда подошел ближе, понял, что это - Фриц, и лепил он не замок, а огромную, диковинных форм черепаху.
- Вот, - сказал Фриц, заметив Дзержинского, - потянуло к изобразительности после наших разговоров. Так спокойно мне было, Юзеф, так хорошо и тихо, а вы взбаламутили...
...Только Фрицу мог Дзержинский доверить дело с Гартингом - другой и за деньги б не решился, а этот умел работать бесплатно.
...Дзержинский разыскал Зайделя в полночь: кончилась съемка в Опера приезжала с гастролями Айседора Дункан; Берлин, казалось, сошел с ума, редакторы платили бешеные деньги за хорошую фотографию юной парижской балерины, Фриц, взмокший, вымотанный, с синяками на локтях, оттого что падал два раза сшибленный озверелыми конкурентами, сидел в "Ратхаузе" и пил пиво кружку за кружкой.
- Тебе бы в Шерлок Холмсы, Юзеф, - сказал Фриц, когда Дзержинский присел к нему за столик. Официанты ходили вокруг Зайделя волками - работа уже кончилась, но посетителя ведь не погонишь, посетитель - истинный хозяин ресторана, однако всем своим видом они показывали, что пора бы уж и честь знать.
- Пошли, - сказал Дзержинский, - серьезное дело, Фриц.
- Мы же закончили серьезное дело.
- Мы только начали его. Я был безмозглым идиотом, когда говорил тебе, что мы все закончили. Мы только начинаем, Фриц, мы еще только начинаем.
Читать дальше