Юлиан Семенов - Испания

- А десятая? - спросила Дуня. - Была такая Испания?

- Наверное, это Малага, - ответил я, - и бой быков, который там проводят для американских туристов, - оперетта, а не коррида. Помнишь, как улюлюкали испанцы своим матадорам?

- Но там ранили Хосе Руиса. И это не была оперетта: он сделался серым, когда упал, а когда его выносили с арены помнишь - у него нос заострился и стал синим, как у покойника...

- Вот поэтому я и говорю про десятую Испанию в Малаге. И еще вот почему: тот гараж, куда мы ставили машину, назывался "у кафедрала". Для туристов удобно - ориентир хороший, но это в общем-то симптом: коммерческому предприятию давать имя старинной церкви - раньше такое было невозможно ни в одной из Испании...

- Одиннадцатая Испания - это Гранада, - убежденно сказала Дуня. Альгамбра.

- Ох, уж эти испанские гласные, - сказал я. - Наверняка бюро правки в наших редакциях будут терзать меня по поводу точности правописания. Напечатано в проспектах - "Альгамбра", а если спросить в Гранаде, "где находится Альгамбра", тебя не поймут, потому что надо спросить "Альамру", а не какую-то "Альгамбру", такой и нет вовсе!

(Занятно, немцы никогда не говорят про французские машины "пежо" так, как это принято во французской грамматике. Они произносят все буквы: "пегеоут", и никто в латинскоговорящем мире понять их не может: немецкий, как и русский языки аналитические; латинские - синтетические, особенно испанский - солнца много, темперамента еще больше, торопятся, кровь кипит, слова глотают, не то что какие-то там гласные!)

- Севильская Мавритания менее интересна, чем гранадская, - продолжала Дуня, - потому что более страшна. Помнишь, в замечательные арабские залы вмонтированы, как плохие декорации, комнаты французского стиля? А в Гранаде все же сохранили арабские дворцы Альгамбра, хотя и построили среди парка чудовищный дом христианина Карла Пятого - он как урод среди сильфид...

Действительно, севильская "конвергенция" христианства и мусульманства носит характер чудовищный: глумление над замечательным искусством арабов было демонстративным: в поразительные по своей красоте росписи стен забивали гвозди, чтобы повесить тяжелые, безвкусные гардины и приляпать подсвечники, вывезенные из Парижа.

Вообще-то Испания растворяет в себе иные культуры очень быстро: неподалеку от Эскориала есть маленький Версаль, построенный одним из французских - по крови - королей Пиренеев. Король этот, однако, очень быстро забыл свое парижское изначалие, пошел войной на прежнюю родину, а в "испанский Версаль" даже и не наведывался - предпочитал Эскориал - там стены надежные и больше выходов: около двух тысяч дверей и окон...

(Мусульманская культура, попавшая в жернова инквизиции, не имела права на такого рода ассимиляцию и растворение - она была обречена на уничтожение.)

- А двенадцатая Испания - это Барселона, нет? - спросил я.

- О, да, - улыбнулась дочь, - это уж наверняка совсем не похоже на все другие Испании.

...Мы миновали Валенсию поздно вечером, и было там еще шумно и весело, но не так уже, как в Андалузии, и приехали в Каталонию в полдень, не страшась остаться без ночлега, потому что привыкли останавливаться в маленьких городках Ла Манчи далеко за полночь и видеть людей на улицах и в скверах, а здесь все уже спали, и ни души не было на улицах, и мы с трудом нашли двух старух в черном, похожих на ночных бабочек, которые бегали по узеньким переулочкам Кастиль де Пель, показывая нам путь к пансиону, "где хозяин ложится спать очень поздно - не в десять, а в полночь, наверное, он водится с духами или занимается алхимией, но все равно он человек хороший".

Действительно, Каталония отличается от Андалузии и Наварры резко. Но что странно - маленькое суденышко Колумба, навечно пришвартованное к масленому пирсу порта, принесло в Латинскую Америку дух Кастилии и Андалузии, а не Каталонии: в Перу, Эквадоре и Панаме торжествует андалузский дух - и в манере общения, и в том, что спать ложатся далеко за полночь, и в том, как любят корриду (в Каталонии ее не понимают), и в песнях, и в том даже, как двигаются шали на плечах у сеньорит во время хоты - точно мулеты матадоров на Пласа де Торос.

...Нигде так много не говорят сейчас о национальном вопросе, как в стране басков и Каталонии.

- Если все время повторяют слова о том, что "мы - единая нация", - заметил мой приятель-журналист, - то, значит, не совсем мы единая нация, ибо очевидное не нуждается в каждодневном напоминании.

Национализм - явление слишком сложное, чтобы разбирать его приложимо к одной лишь Испании. Каталония ближе к Франции, и бередит ее дух мятежных альбигойцев, первыми восставших против инквизиции. Скорее всего национализм Каталонии рожден близостью к иной - в чем-то - социальной структуре (впрочем, структура одна, качество ее о ф о р м л е н и я разное). Когда народ пользуется свободой - рождается патриотизм, когда царствует угнетение - пышным цветом расцветает злое семя национализма. Причем, естественно, здешний национализм носит ярко выраженный буржуазный характер. Когда служащие говорят тебе о "проклятых кастильцах, которые правят нашими заводами и портами", приходится только диву даваться и лишний раз сокрушаться по поводу человеческой слепоты: ну, ладно, ну, "проклятые кастильцы", но ведь заводы принадлежат не им, не "мадриленьёс", а "своим", здешним каталонским капиталистам, и это они, свои, здешние, гонят рабочих в трущобы, лишают их детей школ и больниц, поднимают цены на мясо и хлеб... Увы, искать, причины зла "вовне", вместо того, чтобы понять его "внутри", - типично для людей, лишенных общественной идеи...