Юлиан Семенов - Межконтинентальный узел

- Мы не можем не признаться самим себе в том, что в стране сложилась качественно новая сила, - глухо говорил Эйзенхауэр, то и дело поглядывая на красную лампочку индикатора в диктофоне, - которую я определяю как военно-промышленный комплекс. Эта незримая, нацеленная сила, которая лишена дара исторической перспективы, служит своим сиюминутным интересом и совершенно не думает о том, к чему она может привести не только Америку, но и все человечество, если ее концепция возобладает в этой стране... Темп-II

Генерал вернулся на площадь Дзержинского с совещания в Кремле достаточно поздно; полковник Груздев дожидался его в приемной, молча протянул красную папку с грифом "Сов. секретно".

Генерал внимательно просмотрел информацию; среди ста двадцати телефонов, по которым могли звонить разведчики ЦРУ (справку уже подготовили, все вероятности были просчитаны на компьютерах), подчеркнул две фамилии, одну из них дважды: профессор Иванов, ведущий специалист по ракетной технике. Основания для этого были: в Кремле только что сообщили, что американская сторона выразила согласие продолжить прерванные - отнюдь не по вине Советского Союза - переговоры об ограничении стратегических вооружений в Женеве.

...Ночью, через восемь часов после р а з ъ е з д а разведчиков ЦРУ по Москве, был зафиксирован выход в эфир передачи Мюнхенского разведцентра; расшифровке, ясное дело, не поддавался.

Утром генерал вызвал Груздева.

- Я вам нужен, товарищ генерал? - спросил тот, входя в кабинет.

Генерал, усмехнувшись, переспросил:

- "Я вам нужен"? - Вопрос таил в себе некую безысходность семейной трагедии. - Где Славин? Если вас не обременит моя просьба, поищите его, он мне очень нужен: вопрос с профессором Ивановым я намерен поручить ему. Сегодня же... "Не надо плакать в море"

Ирина Прохорова, подруга Славина, нежданно-негаданно получила отгул, полторы недели, и вылетела в Пицунду, к Алябрику, в пансионат "Апсны".

Каждое утро она спускалась на пляж, к самой кромке зеленого, прозрачного моря, и лежала не двигаясь, ощущая, как солнце стягивало кожу; она никогда не обгорала, могла жариться весь день, загар был шоколадный, ровный. "Ты мой гогеновский человечек, - шутил Славин, - нежность моя..."

Первые дни она сразу же засыпала под монотонный, убаюкивающий плеск моря, - работать приходилось с "захлестом", особенно в связи с диссертацией; потом стала брать с собою книгу: почему-то решила учить итальянский; очень понравилось, как там произносят "прего" - "пожалуйста". Славин заметил: "Ты живешь деталью; это опасно, рискуешь пропустить главное".

На четвертый день рядом с нею устроилась супружеская пара с маленькой девочкой: поджарый молчаливый мужчина и женщина с красивой седой головой; Ирина краешком глаза наблюдала, как та делала гимнастику, очень утомительную, не менее часа. "Вот молодец наверняка не менее сорока, а как прекрасно сохранилась, великолепная фигура, а дочурке года два. Роды никак на нее не повлияли умница, не позволила себе расплыться - трагедия многих женщин..."

После гимнастики женщина долго плавала вдоль берега, а потом начинала играть с девочкой, бросая ей большой гуттаперчевый мяч; та визжала от счастья, гонялась за мячом по пляжу; однажды споткнулась об Ирину, упала на нее; обняв мягкое, податливое тельце - лопаточки словно крылышки, - Ирина ощутила совершенно особый запах младенцев: молоко и цветочное мыло; сладость какая...

- Как зовут вашу доченьку? - спросила Ирина, подняв маленькую над собою.

- Это внучка, - улыбнулась моложавая седая женщина. - Машенька.

Ирина поцеловала девчушку, с трудом выпустила ее из рук - такая доверчивая нежность - и вдруг подумала: "А ведь я моложе этой бабушки всего на шесть лет. Ну, на семь, от силы... А у меня нет такого маленького, нежного чуда... И, судя по всему, не предвидится..."

...Последние слова показались ей до того ужасными, что она резко поднялась с лежака и бросилась в море; плавала профессионально, когда-то выступала по первому разряду; отмахав кролем метров двести, перевернулась на спину: "Только еще не хватало в море реветь..." "Всякое расставание - это немножечко смерть..."

- Значит, теперь можете угощать только пивом? - усмехнулся Славин. - Дом литераторов тоже включился во всенародную борьбу за трезвость?

- Еще как, - ответил Степанов. - И литераторы тоже. Только по-разному. Плакальщики начали пуще прежнего стенать, что пианство на Руси пошло от Петра, отдал, мол, на поругание чужеземцам святыни, до него все, как один, были трезвенники. "Веселие на Руси есть пити" - от лукавого, фальсификаторов истории, чужеродный заговор против нации. Ну, а те, кого величают авторами "деловых идей", вновь бросились в атаку на нашу бюрократическую неподвижность: пьянство можно по-настоящему победить только в том случае, когда бутылке будет противуположена реальная альтернатива д е л а; не только сок вместо проклятой бормотухи, но возможность л е г к о получить садовый участок, взять ссуду в банке под приобретение мебели, подписаться на собрание сочинений того писателя, который по душе тебе, а не директивно объявлен "выдающимся", купить в рассрочку машину, легче и проще собрать кучу бумажек на поездку Болгарию или в Берлин, - пропади все пропадом, когда подумаешь той волоките, которая ждет, если решил оформиться для путешествия... "Величавость порядка"? Нет, Виталя, это гимн обломовщине! Она весьма и весьма маскируема, незаметно гребет под себя параграфы наших новых законоположений, превращая их не в рычаг, стимулирующий действие, а в традиционную волокиту... Думский дьяк не в Бруклине рожден, а, увы, у нас, в первопрестольной... "Думский", "дума", "подумаем"... Горазды мы на раздумья, когда-то делать начнем?! Смотрел прошлогодний чемпионат футбольных юниоров, когда мы продули?