Юлиан Семенов - Начало семьдесят третьего (Франция, Испания, Андорра)

- Хочешь бутерброд? - спросил я.

- Конечно, хочу.

Она стала жевать бутерброд с сыром, - по-прежнему шмыгая носом.

- Воды у вас нет? - спросила она.

- Воды нет. У меня есть на донышке кальвадос.

- Я и без кальвадоса могу раздеться, если только вы рискнете, - двери-то в этих купе не запираются.

- Ты похожа знаешь на кого?

- На кого? - спросила она, отхлебнув кальвадоса.

- Ты похожа на боксера в весе пера, который прет на Джо Луиса.

Девушка вдруг улыбнулась:

- Сразу видно, что вы старый. Мы знаем Мохамеда Али, а вы - Джо Луиса. У вас больше нет бутербродов?

- Нет.

Девушка с сожалением посмотрела на оставшуюся половину и протянула ее мне.

- Ешь. Я только что обедал, - сказал я.

- Зачем врете? В Хоспиталитэ нет ресторана, а ехать туда из Андорры два часа. Какое же "только что"? Почему вы все врете, а? Добро, зло, - а все равно врете. Только один человек на свете не врет - этой мой отец, а его-то я и не видела ни разу в жизни. Профессора врут: "Изучайте медицину, это наука будущего!" Какого черта ее изучать, если все равно мы обречены на смерть? Писатели врут - и когда придумывают хорошие концы, и когда сочиняют плохие. Ромео и Джульетте надо было остаться живыми, а их почему-то убили. И Лиру надо было победить своих сучонок, а он умер. Политики врут - говорят: "Мы боремся за мир", - а бомбят беззащитных... Вот поезд не врет - он едет. А мы все в поезде - лжецы.

- А ты куда едешь-то?

- Не знаю. Наверное, к отцу.

- Где он живет?

- В Австралии... Вернее-то не в Австралии, а в Папуа...

"Господи, - ужаснулся я, - как она похожа на того рыжего миссионера из Папуа!"

- Откуда у тебя деньги на такую дальнюю дорогу?

- У меня нет денег.

- А как же ты едешь?

- Зайцем.

- А если придет контроль?

- Меня задержат. А я дам адрес отчима, и он вышлет денег.

- А что ты будешь есть, пока он вышлет деньги?

- Я стою сто франков: молодая, во-первых, иностранка, во-вторых.

- Дура ты, - сказал я, - маленькая вздорная дура.

- Вот-вот, - ответила она. - Это всегда говорил мой отчим.

- Это он говорил верно.

- А еще он цитировал священное писание. Прекрасная литература. Только если б он при этом не гладил меня по заднице. А мама не спала с мальчиком, который делает по пятницам уборку в доме. А сосед не подсматривал в бинокль в нашу ванну, когда я там моюсь. А дедушка, у которого сто тысяч, не врал бы мне, что он нищий старик и не может выручить меня в настоящее время пятьюдесятью фунтами. А священник, у которого я исповедовалась, не пришел бы после исповеди к моей маме. А подруга бы не отбила моего парня. А парень бы этот не рассказывал всем про то, какая я.

Она снова легла на кушетку и, закурив, закончила:

- А в Португалии бы не сажали в тюрьмы. И не стреляли б в Ольстере. А в Японии б не умирали от рака крови после Хиросимы. Хватит, может, а? Вы ведь наверняка уже придумали монолог взрослого. Вы в этом деле доки. "Мы были другими в ваши годы" - и прочие истории про детишек и аистов.

- Ты писала отцу, что едешь к нему?

- Да.

- Почему он не прислал тебе денег?

- У него нет денег. Он честно делает свое дело, поэтому у него нет денег.

Я вспомнил, как самая старая из старух обратилась к рыжему, когда он бесился из-за "кушетт" первого класса. Она назвала его Ричардом. По-моему, именно так она назвала его.

- Твоего отца зовут Ричард?

Девушка взметнулась с кушетки, и лицо ее сделалось совсем детским, и она ответила:

- Да. Вы знаете папу?

- Откуда же мне знать твоего папу? - соврал я, трусливо соврал я, подло соврал. - Я не знаю твоего папу. Просто мне показалось, что твоего папу обязательно должны звать Ричардом и он должен быть действительно славным человеком.

- Зачем вы говорите неправду? - спросила девушка. - Отчего же вы всегда говорите неправду?

Действительно, зачем мне было врать ей? Зачем? Я должен был сказать ей, что такой же рыжий, как и она, усатый старый миссионер с Папуа, которого зовут Ричард, и который, по-моему, сильная, жадная и надменная сволочь, едет в вагоне первого класса на "кушетт", а его дочь, которая стоит сто франков, сидит напротив меня и говорит мне то, что лучше бы ей сказать ему, этому рыжему Ричарду.

- Пойдем, - сказал я.

- В буфет?

- Пойдем. У меня, знаешь ли, с деньгами, вроде как у тебя, так что на буфет не надейся. Пошли.

Я взял ее за руку, и мы пошли через полупустые вагоны второго класса в ярко освещенное чопорное царство первоклассных "кушетт". Пассажиры чинно сидели и лежали в красном плюше. Рыжий уже спал. Занавеска в его купе не была задернута, и я сразу увидел его лицо и отодвинулся.