Сергей Сергеев-Ценский - Горячее лето (Преображение России - 11)

Брусилов хотел продолжать, усиливая экспрессию, но Каледин вдруг перебил его, снова повернув голову к карте:

- Вполне согласен с вами, Алексей Алексеевич, что участок Колки-Новоселки удален от интенсивного нажима противника. Но вот соседний участок - Колки-Копыли, - он будет гораздо ближе к главным его силам и, кажется, более удобен для нанесения сильного удара.

- Совсем другое дело! Колки-Копыли - это совсем другое дело, Алексей Максимович! - обрадованно подхватил Брусилов. - Против такого плана действий, если только он у вас вполне обдуман, не только ничего не имею, но разрешаю и благословляю! Отсюда вы зайдете при удаче действий, - а неудачу я всячески отрицаю, - во фланг немцам, и пусть-ка они потом попробуют вырвать эту занозу, когда вы нажмете на них главными силами со стороны ковельского шоссе! А вашему левому флангу для охвата их группы с правого фланга поможет правый фланг одиннадцатой армии, который тоже получил свежее подкрепление и готов к действиям...

- Ежедневно жалуются мне командиры корпусов, что у них не хватает патронов, - снова упавшим тоном проговорил в ответ на это Каледин.

- Что делать!.. Ежедневно весь Юго-западный фронт тратит в среднем три с половиной миллиона патронов, и ежедневно мне отпускают всего только три миллиона. Недостающее я покрывал из запасов на складах, теперь они приходят к концу... Выходит, что надо внушить, чтобы велся исключительно прицельный огонь: тогда все-таки меньше будут палить в белый свет, - сказал Брусилов и добавил: - Кстати вы сказали, что не может быть удачи у Леша, и очень уверенно сказали это. Почему вы так думаете?

- Почему?.. Армии генерала Эверта привыкли к тому, чтобы терпеть одни только неудачи, - безнадежно кивнул головой Каледин.

- Но раз теперь третья армия входит уже в мой фронт, то может быть... Брусилов не договорил, так как очень удивленное вдруг стало лицо у Каледина: не договаривая, можно было понять, что он не то чтобы забыл, но, очевидно, как-то выпустил из виду, что произошла уже перемена в решении ставки, то есть Алексеева, и третья армия, о которой пришел было категорический приказ, что она, как была в распоряжении Эверта, так на его фронте и под его началом и остается, - дня через два после того передана была все-таки Брусилову.

Кому, как не Каледину, соседу Леша, было лучше всего знать об этом, тем более что в его же штабе появились офицеры из третьей армии, и вдруг он, вследствие какого-то странного затмения памяти... Лицо Брусилова невольно сделалось таким же изумленным, как и лицо Каледина, и жалкой уверткой показались ему слова его командарма:

- Я не сомневаюсь, что раз третья армия попала в ваши руки, то она и... переменит теперь свои привычки...

"Переменить его, - думал о нем Брусилов, - в сущности, больше ничего не остается... Но кого назначить на его место?.. Ведь у него не дивизия, не корпус, а целая армия, притом армия в действии... кого назначить?.."

- Я сейчас должен ехать обратно, - заговорил он сухо, но сдержанно. - У меня нет времени, к сожалению, на детальный разбор вашего плана наступления на Колки-Копыли, но я уверен, что вы, Алексей Максимович, проведете его с энергией, вам присущей.

- Я приложу все усилия, - ответил Каледин, теперь уже не стараясь держаться по-строевому, а действительно отыскав в себе старую выправку.

- Счастливо оставаться, и желаю вам успеха, Алексей Максимович!

- Честь имею кланяться, Алексей Алексеевич!.. Постараюсь оправдать ваше доверие ко мне!

Брусилов, поезд которого был готов к отправке в обратный путь, уехал вместе с Клембовским, поговорив еще перед отъездом с начальником штаба Каледина, генерал-майором Сухомлиным, которого знал еще до войны, который был еще и тогда у него лично начальником штаба 12-го корпуса, как после был при нем в восьмой армии.

Это был человек ясного ума, крепкого здоровья и внушал Брусилову уверенность в том, что даже раздерганного Каледина он все-таки сумеет предохранить от опасных для дела шагов.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В СТАВКЕ

I

Если Николай II не говорил торжественно, как Людовик XIV: "Государство - это я!", то потому только, что это подразумевалось само собою. Вступив на престол как самодержавный монарх, назвав "бессмысленными мечтаниями" жалкие посягательства на некоторые, очень маленькие, урезки власти, с которыми обратились было к нему представители правящих кругов в первое время его царствования, он вынужден был дать в октябре 1905 года, после потрясений, вызванных революцией, свою подпись на проект образования Государственной думы. Однако Дума эта - русский парламент - была такова, что вызвала ядовитое замечание одного из царских же министров: "У нас, слава богу, нет парламента".