Сергей Сергеев-Ценский - Капитан Коняев (Преображение России - 13)

- Вот как оно теперь... - пробормотал Коняев, но тут же засмотрелся на большой автобус, на котором, как на эшафоте, провозили куда-то арестованных, наполовину переодетых в штатское полицейских.

- Как же это так?.. А кто же будет охранять порядок? - спросил он у стоящего рядом черненького студента.

- Революционный народ, - тут же ответил студент.

- Ка-кой народ, вы сказали? - потянулся ухом вниз Коняев.

- Революционный!.. Я, кажется, ясно говорю, - обиделся студент.

- А-а... - протянул Коняев, не понявши, каким образом может охранять порядок народ, если он сам весь революционный.

За спиной его в толпе какой-то солдат говорил речь, но такую путаную, что Коняев понял только одно вот это: "Между прочим, рабочий человек все равно тянет свою, как вол какой, лямку... Хорошо... Между прочим, он должен сидеть на четвертом этажу и розы нюхать..." Тут все почему-то захлопали в ладоши, а Коняев подумал горестно: "Русский! Это русский человек говорит, потому что говорить не умеет..."

Только двух совсем юных мичманов и прапорщика флота средних лет, быстро идущих, заметил капитан, а то почему-то не видно было совсем офицеров. Чем дальше, тем больше на него нападала какая-то оторопь, точно читает давешнюю газету или видит непостижимый сон.

- Кончено, совсем кончено, - бормотал он. - Что же, да что же это такое?!.

На какого-то рабочего с белой повязкой на рукаве городского пальто и с берданкой наткнулся он на углу двух улиц и посмотрел на него подозрительно: не разбойник ли?

- Ходишь еще? - сказал ему вдруг, криво усмехаясь, рабочий. - Ну, ну, ну, походи еще немного, попрыгай!

Это был обыкновенный фабричный или заводской рабочий, - может быть, и наборщик, с бледным свинцовым лицом, и не русский, нет, во всяком случае не чистый русский, явная смесь, и "попрыгай" вышло у него нетвердо.

- Это ты кому? Мне? - спросил, не обидясь даже, а совершенно недоуменно Коняев.

- Проходи! Не разговаривай много! - и рабочий неумело подкинул тяжелую для него берданку на изготовку.

"Об этом нужно сказать матросам!" - вдруг почему-то решил Коняев. Представились те двое, что вели его с Исторического бульвара, и он бормотал, отходя: - Непременно, непременно матросам... И у меня ведь сестра умерла, Соня, - как же он смеет так, мерзавец?

Он уже дрожал, отходя, нервической дрожью и даже мало что замечал: все равно все было совсем непонятное, чужое, - Порт-Саид... Погнались было за ним двое мальчишек, крича: "Смесь!", "Смесь!.." - но скоро отстали, увлеченные огромным автобусом, который все гудел, требуя дороги: на нем еще везли куда-то несколько человек в жандармской форме.

Улиц, должно быть, не подметали все эти дни: везде попадали ноги в плевки, окурки, кучи подсолнечной шелухи. В Рыбном переулке, куда повернул Коняев, из подвалов, сквозь железные решетки, очень скверно пахло, но здесь было нелюдно. "Здесь, - думал он, - можно было поговорить с матросами... с последней Россией, здесь, с настоящей Россией... Если и матросы тоже, тогда куда же еще идти? Некуда! Тогда уж конец, самый последний конец... совсем конец... совсем конец..." И Коняев почувствовал даже, как от одной мысли этой земля заколебалась было и поползла из-под его ног, но, укрепясь все-таки, он стал возле лавочки, в которой летом торговали сельтерской водой и бузой, а теперь папиросами, семечками и еще какою-то дрянью, - стоял и думал: "Ведь везде теперь матросы, - суда пусты, улицы полны, - будут идти какие-нибудь двое (почему-то представлялись упорно именно двое), и он их спросит: "Братцы, что такое случилось?.." И, действительно, тут же, спеша куда-то, почти пробежали мимо не двое, а трое, никто не отдал чести, только поглядели мельком на быстром ходу, - потом и двое: шли не спеша; хорошие лица. Коняев привычно поднес было руку к пуговице на груди, чтобы принять честь, но проходящие отвернулись.

- Братцы! - крикнул им капитан. - Братцы-матросы!

Остановились, и один сказал высокомерно теноровым певческим голосом:

- А братцев теперь и нет!

- Нет?.. Как нет?

Коняев долго вглядывался в них, как в шараду, которую если не разгадать, - конец. Он и не заметил даже, как щегольской автомобиль, четырехместное ландо, - тот самый, который он недавно видел, с тремя матросами, свернул с Нахимовской именно в Рыбный переулок.

- Братцев нет, а есть теперь товарищи, - сказал другой матрос, постарше.

- Это... чем же лучше: товарищи? - спросил было Коняев, но тут автомобиль, свирепо фырча, остановился зачем-то недалеко от них. Он пыхтел, рычал и дрожал и весь рвался вперед, как лихой зверь. Все три матроса спрыгнули и пошли к нему.