Сергей Сергеев-Ценский: Лаванда

Зато, когда вышли, оба ахнули изумленно: точно оставленное ими позади море захлестнуло сюда затейливым заливом, и вот медленно движутся перед глазами иззелена-лилово-лазоревые крупные волны, - направо, налево, вперед повсюду! Местность была неровная, - она и не могла быть ровной здесь, в горах, - и вот, то взбираясь на бугры, то скатываясь в балочки, потом подымаясь снова и падая вновь, рассевшись хозяйственно и важно, безупречно правильными рядами, эти низенькие, но пышные кустики цвели миллионами прямо к солнцу вытянувшихся голубовато-лиловых султанов.

Сначала Белогуров был просто ослеплен этим неожиданным великолепием, но потом, осмотревшись, увидел среди цветочных рядов дорогу, невдали от дороги сверкали на солнце в руках нескольких женщин кривые ножи, похожие на серпы, - может быть, это и были серпы, проворно срезающие султаны цветов, а на дороге стояла подвода с запряженной в нее гнедою лошадкой, и кто-то в линялой розовой рубахе, в кепке, надвинутой на самые глаза от яркого солнца, уминал руками в подводе срезанные цветы.

- Что это? - спросил Белогуров.

- Лаванда, - несколько торжественно ответил Володька, сорвал с ближайшего куста две-три лиловых кисти на тонких цветоножках, поднял их насколько мог выше перед Белогуровым:

- На, понюхай, как пахнет!

- Да-а, вот штука! Посмотри-ка, брат, какая история: цветочки совсем мелкие, а запах сильный! - передал цветки Кудахтину Белогуров.

Кудахтин потер цветки пальцами, понюхал, пожал плечами и спросил Володьку:

- В какое же все-таки место их отправляют, эти цветы? В город, что ли?

- На завод к нам, - быстренько ответила за брата девочка, а мальчик только качнул насмешливо бедовой головенкой, добавив:

- Вот не знают! Масло из них делают, из цветов!

Белогуров толкнул Кудахтина в бок:

- Видал, какие профессора у нас завелись, карликовой породы! Ясно, что это эфирномасличный совхоз. И даже запах этот мне как будто с детства еще знаком.

Кудахтин же отозвался, задумчиво растирая на ладони цветки в труху и нюхая их усиленно:

- Вспоминаю, признаться, и я что-то... Кажется, у моей бабушки за иконами такой букетик лиловенький стоял, только сухой уж, конечно... Лаванда, да... кажется, так это и называли. Именно вот подобный запах. А я, признаться тебе, даже и не думал никогда над таким вопросом: долго ли в нас живет память на чепуху на эту - на запахи... Оказывается - долго.

Белогуров же посмотрел на него светившимися изнутри изумленными глазами и проговорил негромко, но выразительно:

- Вот, видишь ты, за что боролись тут мы, партизаны? Соображай, брат! И, подбросив голову и крякнув, добавил: - Эх, я бы здесь пчел развел при такой взятке - ульев сто!

- А может, тут и без тебя развели... Пасеки нет тут у вас, пчельника, а? - спросил мальчика Кудахтин.

- О-о, пчельника! - усмехнулся, играя бечевкой, Володька. - Есть пчельник.

- Эх, черт! Да от таких цветов вкусных мед-то какой должен быть душистый! - Даже глаза зажмурил, покрутив головой, Белогуров и спросил Володьку: - Большой пчельник, не знаешь? Сколько ульев?

- Ну, почем же он знает? - сказал Кудахтин.

- Не-ет, брат, это, видать, такой профессор, что все здесь отлично знает.

- Сказать? - хитровато прищурился Володька.

- Скажи, пожалуйста, будь настолько добрый.

- Двести - вот сколько.

И тут же девочка, вздохнув, повторила, как эхо:

- Двести - вот сколько!

III

Черный локомобиль с толстой вертикальной трубою стоял посредине обширного двора и пыхтел через эту трубу деловито ритмически; другая же, тонкая и обернутая парусиной, коленчатая труба шла от него в небольшой, всего шагов десять в длину балаган, наскоро сколоченный из досок. С задней стороны этого балагана, совершенно открытой, стояла подвода, запряженная парой некрупных пестрых бычков, у которых белые прямые рога однообразно торчали в стороны.

С подводы вилами ухватистая широкая женщина с пышущим жаром лицом сбрасывала лиловую лаванду на площадку из вершковых досок, делавшую этот балаган как бы двухэтажным. На этой площадке рабочие взвешивали лежавшие плотными умятыми кучами цветы на десятичных весах и потом валили куда-то вниз, в три широких железных куба, окрашенных снаружи суриком. За котлами увидели Белогуров и Кудахтин дощатую перегородку. Это и был завод.

Сбоку его дымилась большая теплая на вид куча как бы свеже выброшенной из конюшни перепревшей подстилки, в которой нельзя уж было узнать лаванду, отдавшую только что весь свой густой и терпкий запах, все свое лилово-голубое очарование этим вот людям вокруг.