Сергей Сергеев-Ценский - Лютая зима (Преображение России - 9)

- Ну, знаете ли, Николай Иваныч, - вам хвала и честь! Вы реноме прапорщика подняли на большую высоту, - сияя и ласково хлопая его по плечу, говорил Ливенцеву Ковалевский. - Очень смелую проделали штуку... мною совсем не предуказанную хотя, - но, как говорится, победителей не судят, - а к награждению я вас непременно представлю... И что тут не дали никому зарваться, - прекрасно сделали, чудесно. Могли бы австрийцы перестрелять, как перепелок. А теперь им сунуться сюда не так просто. Вошло пудами, а выйти может только золотниками. Однако не видать им этого блиндажа больше, как не видать Ташкента, если только не попадут к нам в плен. А попадут! Сегодня мы их загребем... Сегодня мы их будем гнать, как баранов!.. А здорово все-таки сделали блиндаж, надо сказать правду. Накат из таких толстенных бревен, а?

- Двойной накат, - сказал Ливенцев.

- Двойной? Вот видите! И земли насыпано сверху аршина два...

- Три аршина, - я мерил.

- Три аршина? Ого! Хотя чернозем в данном случае хуже, чем песок, например, все-таки... три аршина земли и два ряда толстых бревен, - такая крыша шестидюймовому снаряду не сдастся, - а бери выше! Гм, - здорово укрепились. Ну, ничего. Артиллеристы наши обещают все разнести.

- Только бы не нас, из лишнего усердия, - заметил Ливенцев.

- Что вы, что вы! Я ведь предупредил, что триста семьдесят занята нами, то есть передняя зона наша, а заднюю... пусть лупят в хвост и в гриву... Предупредил, как же, - будьте благонадежны. Ну, храни вас бог!

И как в хате на Мазурах, уходя от Ливенцева, Ковалевский обнял его и чмокнул в подбородок. Но на фельдфебеля Титаренко, так же как и на стоявшего рядом с ним фельдфебеля девятой роты, расположившейся около десятой, он прикрикнул, что очень мелки и широки получились у них окопы.

- Как копали, то вполне было по уставу, ваше высокобродие, - раздумчиво ответил ему Титаренко. - Ну, что же сделаешь, когда земля оползает? Все одно, как по киселю бадиком борозду делать, так и это... Это же чистый кисель, а не земля.

- Углубить! - приказал Ковалевский и спустился с гребня, едва успев пожать руку Урфалову и кое-кому из младших офицеров, потому что над головой пролетела, визжа, австрийская шрапнель, а за ней другая, так что могло явиться подозрение, не узнали ли австрийцы о готовящейся атаке и не хотят ли они показать, что к ней готовы. А между тем надо было окончательно установить свои свободные роты уступом за Кадомским полком и следить за несомненным успехом этого полка, чтобы не упустить подходящего момента расширить этот успех.

Незадолго перед одиннадцатью часами он был на месте, где стояли в готовности роты второго и первого батальонов. Вынул часы, смотрел на минутную стрелку. Все уже было сказано командирам рот, - нечего было приказать больше. Пролетали иногда, то визжа, то мяукая, то лязгая, снаряды австрийцев.

- Погодите, голубчики, погодите, - говорил Ковалевский, кивая капитану Широкому. - Сейчас и мы вам всыпем, до новых веников не забудете!

Но вот минутная стрелка дошла до одиннадцати. Все напряглось в Ковалевском в ожидании оглушительного залпа своей тяжелой. Он ждал полминуты, минуту, две... Наконец, пробормотал:

- Что за черт! Так ушли вперед часы, а только два часа назад поставил по часам Палея...

Через четверть часа он уже звонил в штаб полка, чтобы узнать, в чем дело. Сыромолотов справился и ответил, что атака отложена на два часа из-за тумана.

- Ну вот тебе на! Отложена. Из-за тумана ли, или все эти Плевакины не изволили еще найти наблюдательных пунктов? Ох, начинается какая-то абракадабра. Чувствую, что начинается!

Все-таки довольно терпеливо Ковалевский прождал еще два часа. За это время ему доложили из штаба полка, что одна из австрийских шрапнелей ворвалась в халупу, занятую музыкантской командой, в то время, когда музыканты еще не вернулись с позиций, куда отправляли хлеб; поэтому никто из них и не пострадал, но инструменты все исковерканы, изувечены, приведены в полную негодность.

- Ну вот, небось ругали меня в "до мажоре" за то, что я их с хлебом послал, выспаться им не дал, а теперь пусть за это мне спасибо скажут, что живы остались, - протелефонировал Сыромолотову Ковалевский. - На войне так: не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

В тринадцать часов его известили, что артиллерийская подготовка назначена на пятнадцать часов. Ковалевский выругался и уехал в штаб.

Но к пятнадцати часам он все-таки был на месте. В штабе узнали, что наступление должно было развернуться от деревни Доброполе, - с большими потерями взятой накануне той дивизией, к которой принадлежал Кадомский полк, - и к северу от нее; так что на высоту 370 никто не наступал, и роты, сидящие там, оставались, значит, без всякой поддержки на случай контратаки австрийцев.