Сергей Сергеев-Ценский - Пушки выдвигают (Преображение России - 5)

Расплескавшись над столом жирным обвисшим телом, Зинаида Ефимовна резала ножом кроваво-красные помидоры, принесенные ею с базара. Жидкие волосы ее были собраны на затылке в трясучий кулачок; широкие рукава блузы засучены до плеч.

Вася (у него было скуластое лицо, как у матери, и глаза серые) мастерил что-то - склеивал какую-то коробку из картонки, сидя на пороге флигеля. Он поднял было голову на вошедших во двор отца и сестру, но тут же углубился снова в свое занятие. Он не перешел в пятый класс: ему дали переэкзаменовку по двум предметам.

Еля наблюдала все кругом так, как будто все для нее было внове: и акации, и гамак, и люди. Она очень остро отметила про себя, как мать отозвалась отцу насчет золота и толков о возможной войне:

- Бабы на базаре тоже болтают...

Так было сказано это, как будто совсем ничего не стоила эта новость, и так оскорбило ее почему-то это, что она вставила вдруг в разговор отца с матерью:

- Говорят еще, что пожар начинался нынче утром кварталах в пяти от нас, да потушили ведрами бабы.

- Ты что это, а? - удивилась и словам и тону ее мать, повернув к ней плоскую голову.

- Ничего, так, - сказала Еля и отвернулась.

Белобородый древний старик Невредимов, говоривший на улице с ее отцом, неотступно стоял теперь перед ее глазами. Вещие были у него глаза, мерцавшие в глубоких глазницах. Не поверить такому было нельзя: он знал. Он сказал что-то такое о золоте и банках, - это было между прочим, но он добавил: "война", и это вошло в Елю, как входит в дерево клин, - расширяя, готовясь расколоть его.

Пока она шла с отцом к дому, она ничего не спрашивала у него, - она поднималась сама на этом коротком, но многозначительном слове "война", как на крыльях. Она пережила очень много, пока шла и молчала, в эти несколько может быть, семь-восемь, не больше, минут. Горячечно быстро в ее мозгу мчались с гулким топотом кавалерийские полки один за другим, сверкая обнаженными шашками... Гремели орудия, и дым заволакивал все кругом, как на картинах Верещагина... Потом отбрасывало дым, - и вот какое-то поле с желтой травой, на этом поле много лошадей и драгун сбиты снарядами, и ближе всех к ней, так что всего его видно, - полковник Ревашов... Он не убит, он только ранен... И она подходит к нему с сумкой через плечо... В сумке бинты и лекарства, - прежде всего иод, - на сумке красный крест...

Эта картина еще стояла в ее мозгу, когда она увидела другую: мать над помидорами, брата в гамаке, денщика Фому Кубрика в пару кухонных кастрюлек...

Вот брат, отведя чуть-чуть глаза от книги, говорит небрежно:

- Ерун-да, - война! Бабьи сказки...

- Сказки? - вскрикнула Еля, вся дернувшись. - Нет, не сказки!

- Че-пу-ха! Никакой войны не будет... - И снова глаза в свою рыжую грязную книгу.

- Будет! Будет! Будет! - вдруг сама не своя неистово закричала Еля. Будет! Будет!.. Будет!.. Будет!..

Была и кончилась зима, наступила и кончилась весна, шло лето, полгода молчала Еля, и вот теперь вдруг этот крик о войне, этот призыв войны, которая все должна опрокинуть, переиначить, преобразить, переделать... Как же можно дальше жить, если не будет войны?

И отец ее понял. В то время как мать кричала Еле ответно: "Мерзавка! Паскуда!", а Володя если не кричал еще, то сел уже в своем гамаке, готовясь к стычке, в то время как Фома выглянул из сарая, а Вася оторвался от коробки и клея, - Иван Васильич обнял за плечи Елю, повел ее в дом и говорил ей тихо:

- Поди, полежи, голубчик... Поди, успокойся, Елинька... Выпей капель, милая, и все пройдет.

Еля шла, едва переставляя ноги, прижавшись плечами к отцу и крупно вздрагивая всем телом.

VI

Табунов по праздникам закрывал свою бакалейную лавку и ходил в церковь, где был свечным старостой. Полезнов тоже по праздникам был свободен.

В наступившее воскресенье он сидел за столиком в пивной, пил бокбир и закусывал раками. Угощал его Федор Макухин, его однокашник по службе в 19-м пехотном Костромском полку. Хотя Полезнов был лет на двенадцать старше Макухина и служили в этом полку они в разное время, но все-таки вспомнить им было что. Кое-кто из младших офицеров при Полезнове стали уже ротными командирами в то время, когда служил Макухин; даже фельдфебелей мог припомнить Макухин таких, которые при Полезнове только еще получили две лычки на погоны, выйдя из учебной команды.

Свой своему поневоле брат, но у Полезнова с Макухиным было теперь еще и другое, что их сближало: оба стремились нажиться на торговле хлебом, только Макухин уже начал вести эту торговлю, а Полезнов пока все еще собирался к ней приступить - прикидывал, соображал, примерялся, выпытывал.