Сергей Сергеев-Ценский - Севастопольская страда (Часть 2)

- Ну, что же могло случиться там у вас? Пустяки какие-нибудь, покровительственно отозвалась Стахович, у которой был густой и добротный, как и фигура, голос.

- Разумеется, отчего же этого и не сказать, - тут же согласилась Гардинская. - Ну, просто Елене Павловне сделалось дурно... Только не в операционной, - там она храбро держалась, - а уж когда все было кончено, и ногу отняли, и перевязали лигатурой, и забинтовали, и мы с нею вышли в коридор... Вот тут уж силы ее и оставили.

Сухоликая мать Серафима покачала головой, с которой не решилась снять клобук даже и в вагоне:

- Нервы, все нервы! Она ведь, бедняжка, четырех своих дочерей потеряла, а каково это матери? Я тоже двух детей в миру схоронила... от холеры... знаю, что это - тяжкое испытание.

- Это ужасно, это ужасно - потерять всех своих детей! - всплеснула ручками сорокалетняя девица Лоде, а Стахович разрешила себе сказать:

- Кажется, нервы у нашей патронессы и смолоду были некрепкие... По крайней мере я слышала от кого-то, но как вполне, вполне достоверное, как родитель ее, герцог Виртембергский, вздумал отучать ее, девочку, бояться мышей...

- Мышей?.. Я уж не девочка, а я их тоже боюсь! - живо созналась Лоде.

- Кто же их и не боится, противных? - сделала гримасу Гардинская. - И что же все-таки он придумал, ее отец?

- Герцог, представьте себе, приказал наловить этих тварей мышеловками десятка два, - продолжала Стахович, - и принести ему в закрытом саквояжике. Наловили, конечно, принесли. <����Шарлотта! - зовет ее. Шарлотта, иди сюда!> Та, конечно, подбегает, - резвый ребенок. <����Что, папа?> - <����Посмотри-ка, какой я тебе подарочек приготовил!> И раскрывает саквояж... А оттуда - мы-ши! Прыг, прыг, прыг на землю!

- А-ах! - вскрикнули и подняли руки, отшатнувшись, сестры, а Стахович закончила, довольная эффектом:

- Конечно, и она тоже, маленькая принцесса Шарлотта, ахнула так же вот и упала в обморок.

- И больше уж родитель не применял к ней такого способа? полюбопытствовала Гардинская.

- Я ду-ма-ю, что ему за это досталось от герцогини! - решила Стахович. - А патронесса наша ведь и в детстве большая умница была, как рассказывают. С нею даже и ученый этот знаменитый французский Кювье (они тогда в Париже жили) любил говорить и все ей показывал в своем саду и называл по-латыни. Она ведь и богословие так хорошо знает, что, говорят, самого архиепископа Иннокентия, - вы уж, мать Серафима, не обижайтесь на это, - загоняла по разным этим вопросам. О ней и сам Николай Павлович не иначе говорит, как: * Если б не ее ходатайство, профессора Пирогова ни за что бы не назначили в Севастополь. Из верных источников знаю... Ведь он с самой высадки союзников в Крыму туда рвался и хлопотать начал, однако ж ничего не выходило. А когда к Елене Павловне обратился, наконец, через баронессу Раден, в тот же день государь приказал: <����Назначить!> Потому что ее высочество так прямо и заявила государю: <����Этот Пирогов - самый нужный для меня человек. Только ему я могу доверить свою общину, а больше решительно никому!> И государь сразу согласился.

_______________

* <����Это ученый в нашей семье...> (фр.)

- А почему же все-таки Пирогова, такого известного, не хотели послать в Севастополь? - спросила Серафима, и Стахович развела крупными кистями рук:

- Так, знаете, интриги всякие... Ведь он был уже на войне, на Кавказе, и кое-кому не понравился там из начальства. Одним словом, будто бы не в свое дело мешался, - многозначительно улыбнулась она. - Сам же Николай Иванович мне рассказывал, что он считает очень важным создание общин сестер милосердия. <����Это, говорит, положительно гигантские идеи! И чтобы община так и осталась даже и после окончания войны... Ведь это, говорит, полный переворот должно произвести в нашем госпитальном деле, да и во всем русском обществе это должно отозваться. А когда, говорит, после разговора об этом с великой княгиней простился уже и к вестибюлю пошел, я, верите ли, совершенно во дворце заблудился. Комнат, конечно, там достаточно, вот я и иду из одной в другую и, вместо того чтобы на лестницу выйти, представьте себе, опять подошел к аудиенц-зале. Я, конечно, говорит, постарался ускользнуть благополучно и незаметно попросил кого-то, кто мне встретился, проводить меня в лабиринте этом, вывести из безвыходного положения...>

- Остроумный он человек, этот Пирогов, - заулыбалась Лоде. - Вот уж с ним не соскучишься... Всегда он найдет сказать что-нибудь такое... Сразу видно, что на молоденькой женат.