Сергей Сергеев-Ценский: Свидание (Преображение России - 17)

Тут Леня как бы запнулся, но за него энергично докончил Матийцев:

- Строить новые рядом со старыми!

- Ка-ков? - поглядел на Худолея Ливенцев, кивнув перед тем на Леню. Вот он, настоящий советский ученый, не с отвлеченностями, не с абстракциями имеющий дело, как я грешный, а с тем, что нужно для жизни. Помнится, один писатель сказал, что в паре и электричестве гораздо больше любви к ближним, чем во всех книгах известнейших гуманистов... Можете добавить, Леонид Михайлыч, что и в коксе тоже. Ведь ваша идея, она как? Увеличит, я думаю, у нас выплавку металла?

- Несомненно. К тому мы и стремились. А иначе зачем же нам было бы и огород городить, - ответил Леня.

- Ну вот, - это ясно! А чем больше железа и стали, тем больше машин, а чем больше машин, тем легче людям, а чем легче станет жить людям, тем, значит, больше проявлено к ним любви! - Тут Ливенцев оглядел Леню и добавил для него неожиданно: - Вам никому не приходилось выбивать зубов?

- Крупных драк у меня, кажется, не было, - улыбаясь, ответил Леня.

- Но драки вообще бывали, и способностью выбить иному ближнему зубы вы, насколько я понимаю, не обижены от природы, - продолжал Ливенцев.

- Постоять за себя, конечно, могу, - все так же улыбаясь, сказал Леня.

- Вот! Вот именно! И тот, кому вы сокрушите зубы, конечно, будет говорить о вас всем и каждому, что вы - горилла, мясник, людоед, и прочие ласковые словечки... А между тем, между тем в вас сидит и вами движет огромнейшая любовь к людям! Та самая любовь к людям, какая и нами двигала, нами всеми, людьми старшего поколения, участниками навязанной нам гражданской войны!.. Приходилось нам отвечать жестокостью на жестокость. Раз пришлось прибегнуть во имя светлого будущего для темных забитых масс к вооруженному восстанию, то какой же мог быть тут разговор о белых ризах? Если против тебя идут с винтовкой в руках, то и у тебя должна быть та же винтовка, а если выставят на тебя пушку, то дурак будешь, если пушки не выставишь сам!.. И если вот теперь ополчатся против нас фашисты в Германии, в Италии, Японии, то разве мы должны глядеть на них глазами кротких людей: придите княжить и владеть нами; нет, мы должны дать им жестокий отпор, и вот тут-то ваш новый кокс и должен сослужить свою службу... Так? И в долгий ящик откладывать этого дела нельзя! И... вот что я вам хочу сказать, Леонид Михайлович: если вам кто-нибудь препятствовать будет в этом вашем деле, - я знаю, палки в колеса таким новаторам, как вы, у нас вставлять умеют, охотники до этого таятся везде, мы от них не очистились, нет, - бейте их, подлецов, непосредственно в зубы! И вас не будут судить за членовредительство, а дадут вам орден! Ведь бил же всяких там немцев шумахеров наш Ломоносов в Российской Академии наук, значит, без этого нельзя было ему, и никто не отдавал его под суд за это. А что мешали ему, - то да: мешали, и даже слишком мешали, - не зря же он пил так, что допился до водянки, от которой в моем возрасте и умер.

- Николай Иванович! Помните, что эта милая болезнь угрожает и вам, энергично сказала Елена Михайловна.

- Нет! - еще энергичнее отозвался на это Ливенцев. - Нет, не угрожает! И не хочу я знать ни о какой водянке! Дал я вам слово, Еля, и сдержу его. Я уже перемог себя. Мне когда-то сказал один пьяненький мужичок: "Н-ни зерна не пил, ей-богу, ваше благородие, ни зерна!" Так и я вам скажу, ни зерна пить не буду. Конец! Пьяниц чем лечите вы, врачи? Внушением? Вот это самое внушение я от Леонида Михайловича и получил сейчас. Этот угол зрения на жизнь был почему-то от меня далек, - он мне его показал. Но математика моя, математика!.. Я, должен вам признаться, от нее уже отстал. Не дает она мне теперь той поэзии, какую давала прежде, раньше, до мировой войны... Я профессорствую и только. Повторяю продвижение, но... не иду вперед. Не могу я заставить свою мысль углубиться в абстракции после всего, что испытал и видел, с лета четырнадцатого года начиная. И в сущности, посудите сами, какая там к черту абстракция, когда хлынул кровавый потоп? Леонид Михайлович, - перебил он себя вдруг, - вы пустите меня в свою лабораторию?

- А отчего же нет? Пожалуйста! - тут же согласился Леня.

- Вот! Спасибо вам! Вот и все лечение, какое мне нужно... Кроме вашего внушения, Еля!.. Мне нужно живое дело, а не абстракция! Что же, в самом-то деле, я не могу разве пройти курса вашего горного искусства, товарищи инженеры, скажем так, за какой-нибудь год? Вполне могу и очень теперь жалею, что не догадался сделать этого раньше!.. Вполне могу, и с завтрашнего дня, если позволите, считайте меня своим учеником, Леонид Михайлович.