Сергей Сергеев-Ценский - У края воронки

Барон Гебзаттель говорил так весело, как может говорить только удачливый полководец, хотя Вербки были заняты фланговым ударом танковой колонны, а его пехота пришла уже на готовое.

Понятно, что его поднятое настроение удваивалось в офицерах, и один из них, полковой адъютант, старший лейтенант фон Ган, придумал подходящее развлечение своему непосредственному начальнику и, чуть только закончен был завтрак, пустился приводить в действие что задумал.

Он не плохо говорил по-русски, так как родился и рос в семье курских помещиков, спасавшейся от Октябрьской революции в Германии; был взят из запаса, имел уже почтенную лысину на темени и мечтал добраться поскорее до своих бывших владений.

Замысел фон Гана состоял в том, чтобы доказать воочию молодым офицерам полка полную справедливость слов их командира, и он спешил опросить оставшихся в селе раненых красноармейцев, нет ли из них украинцев.

II

Четверо украинцев: сержант Задорожный и красноармейцы - Линник, Очеретько и Готковой, и четверо русских: младший сержант Молодушкин, Плотников, Колдобин и Семенов - были отобраны фон Ганом из числа контуженых и тяжело раненных, но, по его мнению, могущих добраться до площади против хаты сельсовета. Все были опрошены, не коммунисты ли они, и все оказались беспартийными.

Задорожный, раненный пулей в левую ногу и потерявший много крови, когда его подняли, с трудам даже и стоял перед немецким офицером. Кровь хлюпала в сапоге, и он сказал просто так, самому себе, а не этому - серо-зеленому, с лоснящимся красным носом:

- Перевязаться бы надо.

- Ничего - хорош будешь и в этаком виде, - отозвался на его слова обер-лейтенант и отошел.

Невысокий, чернявый, слегка горбоносый, Задорожный поморщился от боли, поставил левую ногу на каблук - так легче было - и обратился к своему соседу Плотникову, шевельнув взлохмаченными бровями:

- На вас опираться буду, если идти придется.

- Вполне можете, товарищ сержант, - ответил Плотников и зашел так, чтобы прийтись к нему левой стороной тела: правая рука этого бойца висела плетью, ноги же были только ушиблены, однако шагать еще могли.

Молодушкин, худощавый, сероглазый, со стремительным профилем, со впалыми щеками, измазанными кровью, был ранен в голову вскользь, но гораздо более серьезной была его пулевая рана в плечо, а главное, он был придавлен крышей разметанного танком сарая, едва выбрался и имел теперь недоуменный вид. Он еще только пробовал каждый мускул своего тела, - какой служит, какой не хочет, а между тем надо будто бы собираться зачем-то в кучку, ему приказывает какой-то немец, - он в плену.

- Товарищ Очеретько, куда нас, а? - спросил он своего бойца, который отстреливался от немцев из сарая с ним рядом, вместе с ним был придавлен крышей, но выкарабкался раньше его и ему потом помог.

- Мабудь, танцювать, товарищ младший сержант, - сказал Очеретько без улыбки.

Это был ротный остряк. Совсем не положено по уставу, чтобы существовала такая должность в роте, но тем не менее почему-то она существует, и если не во всех ротах подряд, то в большинстве рот полка непременно находятся такие, которые за словом в карман не лезут, присутствия духа ни в какой обстановке не теряют, и стоит им только рот открыть, от них уже все кругом ждут какого-нибудь коленца, как от комика в театре.

Теперь этот круглоликий, приземистый полтавец имел понурый вид. Он оглядывал исподлобья улицу села, своих товарищей, немецких солдат около них и офицера, который что-то приказывал одному из них, стоявшему навытяжку. Очеретько трудно было держаться стоя.

- Что? Ноги? - кивнул Молодушкин на странно согнутые его ноги.

- Шкандыбаю, товарищ младший сержант, - безулыбочно ответил Очеретько и добавил, показав на Колдобина: - А тому бедолаге ще гирше!

Колдобин, рослый и дюжий, если смотреть на него сзади, стоял согнувшись. На спине его гимнастерки алело скупое пятно, молодое лицо его было землисто-бледное; он кашлял и отхаркивал кровь.

Обер-лейтенант подошел было к нему с видом участия и спросил:

- Как фамилия?

- Колдобин, - неожиданно резко ответил тот.

- Ага, - неопределенно отозвался на это фон Ган, скользнул беглым взглядом по Линнику и Готковому, с виду более крепким, чем остальные, сказал про себя: "Украинцы" - и приказал старшему из трех своих солдат с винтовками вести их на площадь перед хатой сельсовета.

III

Идти было не так далеко, но трудно даже и команде вполне здоровых бойцов, не только искалеченных жестоким боем, следы которого были тут повсюду.