Сергей Сергеев-Ценский - Утренний взрыв (Преображение России - 7)

- Ну, все-таки вас за него судили? - полюбопытствовал Сыромолотов.

- За Войта чтобы? Меня? Ни божесбави! Так что даже и прапорщику нашему церковного покаяния не дали, а не то чтобы нам... Мы же в этом при чем же быть могли?.. Вот с попом Брестского полка когда, - может, и эту историю пришлося вам слышать, - ну, тут уж одни сами матросы, потому как офицер, пускай даже сознательный, - на такое дело он вряд ли бы пошел.

- Я действительно что-то слышал о каком-то полковом священнике, припомнил Сыромолотов. - Не то он матросов исповедовал, а потом на них донес начальству, не то...

- Истинно! Оказался Июдой тоже, не хуже Войта, - подхватил Егорий. - А нешто написано это в его Писании, чтобы ему на духу поверенное начальству потом доносить?

- Нет, этого нигде нет ни в каком Писании, и не имел права он, священник, этого делать, - решительно ответил Алексей Фомич.

И, как бы поощренный этим, Егорий, не глядя уже больше на ворота сарая, - не показался бы там какой посторонний человек, - и несколько даже повысив голос, продолжал:

- Вот за это самое его и постановлено было казнить!..

Он подождал немного, не скажет ли чего-нибудь художник, но Сыромолотов молчал, выжидая.

- Матросы, они, конечно, одним словом, читали кое-кто в газетах: "К смертной казни через повешение", - вот у них это самое и явилось. Того мало, что исповедников своих выдал: он в пехотном полку своем Брестском что ни обедню служит, - от него проповедь солдатам: "Не будьте как матросы-бунтовщики! Попадете за это после смерти к чертям собачьим сковородки горячие лизать и, значит, в котлах вариться, а пока что натерпитесь на каторге, ну, однако, могут вас взять да повесить!.." И что ни воскресенье, только это самое солдаты брестские от него и слышат: "В случае чего с вашей стороны, - поимейте это в виду, - возьмут да повесят!.." Вон он где второй Войт объявился, - в Брестском полку... Поэтому и решение об нем у матросов вышло: убрать!.. И, значит, одним словом, все обдумано было, как убрать того попа вредного... В пятом годе снег в Севастополе выпал большой, и так что даже санки у извощиков завелись... Санки, значит, должны были помочь спроти того попа нам дать. Идет он это в шубе-шапке меховой, как им полагается всенощную служить, а тут метель поднялась, - свету не видно, - да уж и сумерки само собой, - идет, а насустречь ему матросов двое. "Так и так, батюшка, во флотских казармах матросам проповедь скажите, - очень вас просят все, как умеете вы проповеди говорить, аж до самых печенок людей пробирает..." Поп туды-сюды: "Да как я могу свою паству бросить на произвол, а к вам, матросам, ехать?" Ну, ему тут разговоры насчет того, что души надо заблудшие спасать, а какие праведные, те сами собой спасение получат, а между тем к саням с ним подходят, какие уж наготове стоят, да его за шубу, да в сани... Ну, одним словом, вывезли его куда надо было, да так он, значит, на фонаре и повис как был: и шубу и шапку ему оставили, потому, конечно, холод...

- Это, стало быть, за такое дело вы кандалами зазвенели? - неприязненно и глухо спросил Сыромолотов.

- За такое дело разе кандалы бы дали? - как бы даже удивясь подобному вопросу, чуть усмехнулся краешками бескровных губ Егорий. - За такое дело амур-могила и черный гроб! - Он провел ребром ладони по кадыку и посмотрел вверх на перекладину сарая. - Нет, я этому делу не касался, да, кажись, и матросов тех не нашли, - бежали они из Севастополя в ту же самую ночь, кажись... Нет, это я сключительно за одни просвирки.

- Как за просвирки? - не понял Алексей Фомич.

- А это как лейтенанта Шмидта расстреляли, - вам должно быть известно, на острове Березани, а мы, матросня, как узнали, решение тогда вышло всем за упокой Шмидта просвирки подать. Вот загодя просвирки мы в городе заказали, на судно доставили, - а нас все-таки восемьсот считалось человек, - и как только обедня началась в судовой церкви, - даже, сказать лучше, перед самым началом это, - что ни матрос, всякий идет к алтарю, просвирку несет, а на просвирке бумажка белой ниткой привязана, а на бумажке, своим чередом, написано у всех: "За упокой души лейтенанта Шмидта"... Стоим друг на друга зиркаем, что будет. Глядь, выходит из алтаря наш поп судовой, весь так точно красной краской покрасился и патлы свои залохматил. "Братья-матросы! кричит. - Ну неужто у вас ни у кого отца-матери нет покойных, что оказался изменник царю, вере, отечеству всех вам дороже?" Ну, вот я тут и рявкнул один за всех матросов: "Дороже!" О-он же, - он на меня только чуть глаз навел, патлатая душа, а заметил! Ну и, конечно, своим чередом, командиру послал сказать, какие-такие ему представили поминальные просвирки. Глядим, входит в церковь наш командир и прямо идет мимо нас в алтарь... А из алтаря голос его слышим: "Выбросить за борт!" Так и выбросили почитай восемьсот штук!.. Цельный день потом мартышки их клевали... Ну, а я как рявкнул один за всех, так и посчитали меня в этом деле зачинщиком... Выходит, бунт я поднял, а как же? Вот за это я и получил каторгу!..