Сергей Сергеев-Ценский - Утренний взрыв (Преображение России - 7)

Нюру не поразила его повязка на лице: ее предупредили об этом.

- Ну вот, Миша, теперь я уж мамаша твоего ребенка! - с усилием проговорила она и так тихо, что Калугин за шумом в общей палате еле ее расслышал.

- Я очень рад! Я очень рад! - говорил он, смотря на нее неотрывно.

- Увековечиться ты хотел, - вот! - И Нюра повела рукой и головой в ту сторону, где лежал ребенок, которого он даже и не заметил, входя.

Ребенок лежал на каком-то сундучке сиделки, к которому был придвинут чемодан Нюры. Сооружение это было покрыто чем-то белым и мягким, свисающим до пола. Ребенок лежал неподвижно, как кукла из воска, не имеющая ни рук, ни ног, - так его спеленали.

Эта безжизненность своего ребенка, которого Калугин, идя сюда, представлял открытоглазым и буйным, его испугала. Откачнувшись к Наде, он даже спросил ее на ухо, шепотом: "Жив ли?"

- Ну конечно! Какой вы глупый! - громко и весело ответила Надя и добавила: - Возьмите его на руки!

Калугин уже протянул было осторожно руки вниз, когда отворилась дверь комнатки и вошли Готовцев с Сыромолотовым, и Надя еле успела взять с пола букет георгин и положить его на сундучок.

- Ну вот, Алексей Фомич, поздравьте роженицу! - пропуская вперед Сыромолотова, сказал совсем интимным тоном Готовцев.

- Поздравляю, голубчик, поздравляю, молодчина этакая! - зарокотал Алексей Фомич, не решаясь поцеловать Нюру, а только касаясь своей бородою ее волос. И тут же: - А где же произведение вашего искусства, я что-то не вижу?

- Вот он! - отступив, открыла Надя младенца и взяла его на руки.

- Такой малютошный! - удивился Сыромолотов.

- Извини, не малютошный! Его взвешивали: десять фунтов!

- И даже в хлеб запекать его не надо будет, а?

- Как это в хлеб запекать?

- Ну, уж не знаю, как Гаврилу Романыча Державина запекали, когда он родился! Это я у Грота, его биографа, вычитал!

Готовцев же, не теряя времени, считал, держа в руке часы, пульс Нюры, и Нюра смотрела восторженно на этого спокойного человека, который умелыми опытными руками просто-напросто вскрыл ее, как запечатанный пакет, и вынул из нее ребенка, неспособного естественным путем появиться и начать жить вне ее.

- Прекрасно! - сказал Готовцев, отпуская ее руку и пряча часы. - Здесь у нас не совсем удобно вашей жене, - обратился он к Калугину, - но вот и некоторый плюс: у нее пока нет еще молока для ребенка, а здесь, в палате, имеется многомолочная родильница, и она его будет кормить, пока не выпишется.

Калугин хотел было произнести обычные слова благодарности, но не мог, спирало гортань, и он только пожал его руку.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Букет георгин поставили в белый кувшин.

Две сиделки назначены были попеременно дежурить у Нюры.

Готовцев обнадежил Калугина, что не позже как через двенадцать дней он может уже взять жену и ребенка.

На обратном пути Надя уверяла Калугина:

- Михаил Петрович, имейте в виду: мальчик вышел вылитый вы, вылитый вы!

- А я, право, не разглядел, - конфузливо отзывался на это Калугин. Главное, я ведь совсем не видел, какого цвета у него глаза.

- Потому что он спал, и хорошо делал... А глаза я видела вчера: ваши! Ваши!

- По лицу новорожденного нельзя судить, каким окажется лицо даже пятилетнего, не только взрослого, - сказал Алексей Фомич Наде. - Но вот вопрос: как вы назовете сына, Михаил Петрович? Я предлагаю назвать его Цезарем. Был же у нас композитор известный Цезарь Кюи, отчего же не быть Цезарю Калугину?

- Мне кажется, такого православного имени Цезарь даже и нет, а? обратился Калугин к Наде.

- Разумеется, нет! Что это за святой такой Цезарь? Так у нас, у русских, никого не называют! - возмутилась Надя.

- Гм... не называют... И очень жаль! А было бы неплохо: Цезарь Михайлович. Во всяком случае, оригинально.

- Разрешите записать вас в крестные отцы ему, Алексей Фомич, - робко попросил Калугин. - И имя мы дадим ему ваше - Алексей.

Это несколько смутило Сыромолотова.

- Да ведь если вы так хотите... и Нюра, конечно, тоже... то что же я могу иметь против этого?.. Хотите, чтоб был Алексей, пусть будет Алексей... Только жить ему придется не так, как мы, Алексеи, жили, а по-новому, я в этом уверен: совсем при других условиях, чем теперь!

И многозначительно поглядел Сыромолотов на своего свояка, а когда перевел глаза на Надю, та раза два согласно, хоть и без слов, кивнула ему головой.

На другой день Сыромолотовы были уж снова у себя дома: Алексей Фомич ценил время.

Обратный приезд их тут же стал известен в доме Невредимова, и скоро пришли узнать у них о Нюре сам древний Петр Афанасьевич, худой и высокий, и Дарья Семеновна, круглая, почти шаровидная.