Сергей Сергеев-Ценский: Зауряд-полк (Преображение России - 8)

- Так что нам, вы думаете, она заплатит Галицией? - спросил Ливенцев.

- Галиция уже наша! - сказал Лихачев.

- Выпьем за Галицию, что же, а? Галиция так Галиция! - предложил веселый Кароли.

А когда выпили за Галицию, Лихачев добавил:

- Кроме Галиции, мы, может быть, и Буковину получим. Но самое важное, что мы получим, это - Константинополь и проливы!

- Послушайте, что же это вы! - удивился Ливенцев. - Откуда это вдруг Константинополь? И почему проливы?

- Как почему проливы? Вот это мне нравится! - удивился и Лихачев. Из-за чего же мы с вами призваны, как это называется, кровь проливать? Конечно же из-за проливов! Что нам за корысть в Галиции? Галиция что нам такое даст? Это - земля бедная... Мы вон на владения в Средней Азии ежегодно огромные деньги тратим, и на Галицию, может быть, придется тратить, а вот проливы заполучить - это большой будет плюс.

- Почему большой плюс? - не понял Ливенцев и присмотрелся к Лихачеву, вытянув тонкую шею, и снова нашел, что если его разоблачить из тужурки и рейтуз и нарядить соответственно, то какой бы внушительный и типичный вышел из него дирижер румынского оркестра!

Но Кароли не дал ответить Лихачеву, он сказал горячо и с обидой:

- Если война и к новому году окончится, все-таки я на ней потерял уж тысяч двадцать!.. Накажи меня бог, не меньше двадцати тысяч!

- А каким образом потеряли? - спросила жена Лихачева, причем за обедом она действовала только одной правой рукой, а левая все как-то порхала по дрожащему тельцу лупоглазой африканской собачки.

- Мой старинный клиент умер один - грек Родоканаки, экспортер-хлебник, и нужно было трех оболтусов в наследство вводить... Считанные деньги были! выпятил толстые губы Кароли. - Теперь уж эти денежки другой получит, а ведь я за ним как ухаживал! Как за родным отцом! Перед самым объявлением войны справлялся у докторов, - трое его лечили: "Ну что, как?" - "Две-три недели протянет, и готово!" - говорят. Рак желудка был... Смотрю теперь на все, а у меня тоска, у меня тоска!

- Эх, я, может, еще и больше вас потеряю! - тоскливо сказал Мазанка. Остались в имении только жена с сынишкой, а она ведь никогда в хозяйство не вмешивалась... Начнет продавать хлеб, - ее, конечно, накроют. Непременно накроют! Еще может и так быть, что никаких денег не заплатят, а рубль уже стал полтинник!

- На колбасе - и того меньше, - улыбнулся Ливенцев.

- Хлеба сейчас не продавайте, - веско сказал Лихачев. - Явный убыток!

- И не продавать нельзя: деньги нужны.

- Продавайте нагульный скот в таком случае. Потому что скот на зиму оставлять, конечно, абсурд, а хлеб ваш пускай лежит: он ни сена, ни барды не просит... Я своему управляющему категорически запретил продавать хлеб: пусть лежит до окончания войны!

И Лихачев вытянул энергично левый ус и старательно закрутил его снова, а Ливенцев обратился к нему:

- Все-таки проливы... Я об этом знаю теоретически, так сказать, что вот существуют политики столичные, и они говорят что-то там такое, со времен Каткова, а пожалуй, даже и со времен матушки Екатерины, о Константинополе втором Риме - и о проливах... Но ведь, представьте, так и думал, что все это нужно политикам, а нам с вами зачем проливы?

- Вам лично? Не знаю. Вам это лучше знать, - вежливо усмехнулся Лихачев. - Что же касается меня, помещика, производителя пше-ни-цы, которую от нас вывозят за границу всякие Дрейфусы, - то это уж я, конечно, знаю, так как за провоз через Дарданеллы своего же хлеба я же и плачу Турции!

- Вы? Не понимаю!

- Очень просто! Таможенный сбор существует одинаково как у нас, так и везде, - так же и в Турции. Вы ведь, э-э... не думаете, надеюсь, что у турок все очень просто: руки к сердцу, поклон в пояс, и проезжайте, пожалуйста, провозите хлеб, господа Дрейфусы! Нет, Дрейфусы платят, а с нас, помещиков, берут! То есть, нам они недодают на хлеб, сколько они теряют, чтобы Дарданеллы пройти... А когда Дарданеллы будут наши, то за хлеб свой мы будем получать больше, - ясно? Не говоря уж о том, что мы там десять Кронштадтов устроим, и черта с два к нам в Черное море кто-нибудь продерется! И никаких нам тогда балаклавских береговых батарей не надо строить! И Севастополь тогда будет просто торговый город...

- Вы редкостно-счастливый человек: знаете, зачем и к чему вся эта война... - начал было Ливенцев, думая выяснить для себя еще кое-что благодаря этому ротмистру, который внимательно так читал "Русское слово", но тут вошел корнет Зубенко, в комнате показавшийся гораздо выше ростом, чем на Нахимовской улице, извинился, что несколько запоздал к обеду, сказал Лихачеву что-то такое о сене, которое - наконец-то! - получено там, в Севастополе, и вопрос теперь только в том, чтобы его доставить в Балаклаву.