Шапи Казиев - Имам Шамиль

Когда же Шамиль видел, что мухтасибы излишне усердствуют, то считал необходимым сдержать их рвение:

«Во имя Аллаха милостивого, милосердного.

От имама Шамиля его возлюбленным братьям мухтасибам Каралала — мир вам, милость и благословение Аллаха. Аминь!

А затем. Признав, что этот алим Мухамматилав приносит пользу людям, уединившись в своем доме и взяв на себя обучение ищущих знаний, мы повелели ему делать это. Освободите его от исполняемых среди вас обязанностей вместе с его отцом, дряхлым и немощным, ради успокоения и утешения его. Не стройте же по этому поводу домыслы, ведь Аллах любит делающих добро. И мир».

Смещая одного из своих мухтасибов, Шамиль написал ему: «…Когда дошло до нас, что у тебя появились признаки враждебности, влечение к радостям души и что ты поддался уловкам дьявола, то мы сместили тебя с должности мухтасиба и поставили на твое место нашего брата Шамхала, а ты сиди дома. И мир».

Исходя из потребностей государства появлялись все новые и новые законы, которые затем были собраны в единый Низам Шамиля. Всем понятный и всеми признаваемый, он стал конституцией Имамата и вошел в историю под названием «Кодекса Шамиля». Этот кодекс, не имевший аналогов в мировой истории, так поразил К. Маркса, что он назвал Шамиля «отчаянным демократом».

Низам был основан на шариате, некоторые неясные положения которого Шамиль развил и уточнил применительно к потребностям государства и его граждан. Все остальные законы и адаты, противоречившие Низаму, были упразднены. Разночтения в исполнении самого шариата Шамиль также привел в единообразие. Блуждания между различными толкованиями некоторых установлений шариата, которые Шамиль называл «несколькими дорогами», могли сбить с истинного пути не очень образованного или корыстного муллу. Чтобы пресечь возможность злоупотреблений, Шамиль сам определил «верный путь» и велел следовать ему всем остальным. При этом имам утверждал, что в самом шариате он ничего не изменил, ибо невозможно изменить то, что установлено Богом.

Если прежде богатый, убив бедняка, ссылался на возможность «платы за кровь», а бедный, убив аристократа, неминуемо подвергался смертной казни по принципу «око за око», то теперь закон становился единым для всех. А дело наказания виновных брало на себя государство, не предоставляя его в распоряжение чудовища кровной мести.

Сама кровная месть (канлы), в том виде, в котором она гнездилась в горах тысячи лет, также была строжайше запрещена. Священное право на месть у ближайшего родственника убитого не отнималось, но, учитывая привычку горцев получать за одно свое око несколько чужих, рекомендовалось отдавать предпочтение «плате за кровь», что способствовало прекращению дальнейшей вражды. Мщению уже не могли подвергаться ни родственники преступника, ни его имущество. «Дом убийцы не виноват в его преступлении»,— полагал Шамиль, вынужденный заботиться не только о справедливости наказаний, но и о сохранении и увеличении населения страны. К тому же кровники, по обычаю, изгонялись из родных аулов, а следом, бросив остальные дела, отправлялись устанавливать справедливость оскорбленные родственники. Существовали целые аулы, населенные беглыми кровниками, а многие попросту убегали в русские крепости, где объявляли себя «мирными» и находили приют. Некоторые из них даже поступали на службу и становились проводниками, в которых так нуждались царские войска. Теперь же, когда централизованная имамская власть имела свои руки в каждом ауле, скрыться было не так просто. В тех аулах, которым раньше и дела не было до беглых преступников, их теперь ждали мюриды, своевременно получавшие приметы преступников при помощи «летучей почты».

Поводом для кровомщения в горах не обязательно становилось убийство: любая обида, задетая честь, неосторожное слово способны были исторгнуть из ножен карающий кинжал. Горская вендетта могла продолжаться веками, принимая самые устрашающие формы и унося тысячи жизней к праотцам, при жизни которых кто-то совершил трагическую ошибку, а может быть, даже и не совершал ее. Известная в горах легенда повествует о том, как умиравший с голоду горец украл курицу, за которую позже поплатился целым бараном. Украденный баран обернулся потерянным быком, а тот — конем, которого бывший владелец быка обратил в свою собственность. Но конь в горах — это почти человек. Укравший коня поплатился за это своей жизнью. Прежний владелец, обретший потерянное имущество, скрылся на любимом скакуне, оставив семью на произвол судьбы. Судьба же, в лице родственников убитого, обошлась с ними самым жестоким образом. В ответ явились родственники убитых и с лихвой отомстили экс-мстителям. Этот кошмар ширился в ужасающей прогрессии, пока не опустошил несколько аулов, по которым теперь бегали одичавшие куры.