Александр Орлов - За кулисами второго фронта

С приходом фашистов к власти в Германии началась активнейшая — сначала пропагандистская, а потом и практическая— подготовка к реваншистской войне в Европе в целях передела версальского устроения мира. Гитлер еще в своей «Майн Кампф» объявил и славянские государства на востоке Европы, прежде всего большевистский Советский Союз, и «версальские» западные державы — Англию и Францию — врагами Германии. Перед неагрессивными странами Западной и Центральной Европы и перед СССР встал вопрос: как сдержать агрессивные устремления Берлина? Ответ напрашивался один: только угрозой вновь поставить Германию перед перспективой гибельной для нее войны на двух фронтах — на востоке и на западе. Эта мысль завладела умами лидеров и в Лондоне, и в Париже, и в Праге, и в Варшаве, и в Москве.

Возможность сохранения мира в Европе была в руках западных держав — Великобритании и Франции. Но их лидеры хотя и видели в притязаниях Гитлера угрозу установленной ими после Первой мировой войны версальской системе, где Лондон и Париж играли главенствующую роль, приветствовали во вред себе политику фашистской Германии, лукаво объявившей главным своим врагом Советский Союз.

В Москве воинственные антисоветские тирады Гитлера и особенно начавшиеся в Германии приготовления к войне рассматривали как прямую военную угрозу СССР. Поэтому повышение обороноспособности страны в 30-е годы стало важнейшей задачей.

В тот напряженный период великие державы — Англия, Франция, США — и следовавшие в фарватере их политики средние и малые страны Европы стояли перед выбором: какой курс избрать, поощрять ли антисоветскую политику Гитлера, закрыв глаза на растушую военную мощь Германии, в расчете столкнуть германский фашизм с советским большевизмом или, наоборот, совместно с Советским Союзом поставить заслон системой договоров агрессивным планам немецких фашистов: в случае развязывания Германией войны начать военные действия против нее и с востока, и с запада.

Для того чтобы сделать выбор, надо было решить вопрос: кто представляет наибольшую и ближайшую по времени угрозу для Запада: фашизм или большевизм, фашистский Берлин или коммунистическая Москва? И решено было, увы: Москва. Но почему? Пугала и риторика Коминтерна о неизбежности скорой «мировой революции», и помощь СССР испанским республиканцам и гоминьдановскому Китаю, и победа Народного фронта левых сил во Франции. Ну а Гитлер хотя и клял «плутократию» Запада, но в отличие от Коминтерна не посягал на главную «западную ценность» — частную собственность. И хотя фашистские лозунги претили респектабельным защитникам демократии, они, однако, предпочитали договориться с Гитлером («сукин сын, но ведь наш сукин сын») и направить взоры Германии на Восток, чтобы с Советским Союзом решать ее немецкие проблемы «жизненного пространства».

Это была роковая ошибка Запада, ибо с середины 30-х годов сталинское руководство предпочитало во внешней политике уже не идеи Коминтерна, а национальные интересы советского государства. Ведущую роль приобретала геополитика, а не идеология. Произошло, можно сказать, прощание «Славянки» с «Варшавянкой». Советскому Союзу нужен был мир. Страна только-только начала преодолевать вековую отсталость, чтобы стать в ряды высокоиндустриальных держав. Полным ходом шла индустриализация страны, всеобщая грамотность сменяла подавляющую безграмотность (80%) дореволюционной России. СССР попросту не мог тогда развязать «революционную войну»: не было ни такой цели, ни сил у еще не перестроенного государства.

А гитлеровский рейх уже был мощным индустриальным государством и, бросив все силы на подготовку к жестокой агрессивной войне, с каждым днем представлял все более грозную опасность для своих соседей, как на востоке, так и на западе. Нельзя сказать, что этого не видели на Западе. Нет, наиболее разумные политики — У. Черчилль, Д. Ллойд-Джордж — предупреждали об опасности германского фашизма для западных стран. Но идеологические проблемы в те годы затмевали настоятельные стратегические требования и в Лондоне, и в Париже.

Антисоветизм западных держав вселял в Гитлера уверенность в том, что объединения западных демократий и СССР никогда не будет, а значит, не будет и войны на два фронта. Созданные версальской системой новые государства — Чехословакия и Польша — не в счет: слишком слабы, чтобы без России организовать сколько-нибудь значимый восточный фронт. А раз так, то необходима только умелая политическая линия, что означало сочетание коварства с демагогией. И он начал свою дерзкую, опасную игру.