Игорь Овсяный - Тайна, в которой война рождалась… (Как империалисты подготовили и развязали вторую мировую войну)

Дж. Голсуорси как-то назвал Англию «Островом фарисеев». Попытки скрыть крупные пороки политики за мелкими слабостями тех, кто ее проводил, не может не создать впечатления, что для своего утверждения романист имел достаточные основания.

Подлинные истоки политики «умиротворения» были скрыты от широкой публики. Образно говоря, они таились где-то в Гималаях – европейская политика Англии решалась и строилась в рамках интересов империи. В «опасной» близости к ее огромным пространствам мужала Советская страна. Самим фактом своего существования она звала народы на борьбу с империализмом. Британские правящие круги видели в ней главного врага. Укоренившаяся в практике английской дипломатии традиция воевать чужими руками подсказывала, что фашистская Германия является «естественным» союзником. Следуя своим «человеческим слабостям», Саймон и те круги английской буржуазии, чьи взгляды он выражал, спешили подкормить Гитлера, чтобы тот имел достаточно сил для «искоренения» коммунизма.

На формирование политического курса лондонских «миротворцев» влияли, конечно, и факторы европейского плана. Франция с ее революционными традициями, с острыми социальными кризисами и быстро надвигавшимся могучим валом левых сил вызывала растущее недовольство в Лондоне. Намерение Барту заключить военный союз с СССР пугало перспективой нарушения баланса сил в Европе и в случае возникновения вооруженного конфликта – неизбежным поражением фашистского рейха и «большевизацией» всего континента. Эти соображения усиливали стремление договориться с Германией, которую рассматривали как более надежного и желанного партнера, нежели Франция. Английское «умиротворение» имело отчетливый антифранцузский привкус,

«Есть только одно средство спасения Европы, – говорил Саймон американскому дипломату X. Вильсону весной 1935 г., – вовлечение Германии в содружество. Не только он лично, но и правительство полагает, что нетерпима никакая попытка изолировать или окружить Германию».

Формула Саймона была рассчитана на борьбу против коллективной безопасности. Она означала упорное возвращение к проекту «содружества с Германией», то есть «Пакту четырех». Но открыто проводить такой политический курс было нельзя. Устроенный общественными организациями Англии «Плебисцит мира», в котором участвовало свыше 11,5 млн. человек (примерно столько же голосует на выборах в парламент), показал их единодушную волю противодействовать агрессивным поползновениям фашистских держав. Из них 75% высказались за принятие коллективных мер.

Учитывая обстановку в стране и настроения общественности, правительство Англии решило прикрыть свою политику фальшивым тезисом, будто именно во имя сохранения мира надо «умиротворить» фашистские державы, удовлетворив их «законные» требования.

Политика «умиротворения» находила сторонников и на французской почве. Экономический кризис, вспыхнувший там несколько позже, чем в других капиталистических странах, продолжал бушевать. К началу 88

1935 г. количество безработных, по официальным данным, достигало 500 тыс. человек (в действительности раза в 3 больше). Накал классовой борьбы – вместе с рабочими в нее втягивались крестьяне и значительные слои мелкой буржуазии – быстро нарастал. Угроза фашизма, о чем свидетельствовал путч 6 февраля 1934 г. [35], усилила стремление трудящихся к единству. По инициативе коммунистической партии на базе единого рабочего фронта начал складываться Народный фронт. В этих условиях самые реакционные круги французской буржуазии стали склоняться к мысли о том, чтобы договориться с Гитлером. Во главе внешней политики они поставили Лаваля, сменившего Барту на посту министра иностранных дел.

«Буржуазия может находить себе людей, только выискивая их в помойном ведре, куда социалисты выкидывают своих ренегатов». Эта фраза, сказанная Лавалем еще на заре его карьеры (в ту пору он примыкал к социалистам), оказалась пророческой и для него самого. Ренегат от социализма, он трижды выдвигался буржуазией на пост премьера, 14 раз был министром. Его состояние росло с головокружительной быстротой. Столь же быстро усиливалась к нему ненависть рабочих. Выборы 1936 г. в ряде избирательных округов проходили под Лозунгом «Лаваля – на фонарный столб!». После войны Лаваль бежал в Испанию, но был выдан французским властям. В октябре 1945 г. по приговору Верховного суда его расстреляли как изменника. Хотя приговор был приведен в исполнение, судебный процесс над Лавалем так и остался незавершенным. Невидимые силы искусно удерживали слушание дела в узком русле процессуального кодекса и не позволяли выплескиваться за границы морального осуждения. Бурная и трагическая эпоха, только что пережитая Францией, руинами и тысячами скорбных глаз как бы заглядывала в окна зала заседания. Но множество нитей, связывавших с ней Лаваля, были намеренно отсечены. Склонности и пороки Лаваля суд счел достаточным объяснением преступлений. Бывший премьер и неоднократный министр, проведший половину сознательной жизни в кулуарах парламента, мог бы рассказать многое. Не случайно из состава предъявленных Лавалю обвинений вырублена та часть, которая относилась к периоду до вступления Франции в войну в сентябре 1939 г. Копнув здесь, лопата правосудия немедленно обнаружила бы корни, ведущие к роскошным особнякам Парижа. Вместе с тем именно эти корни питали ненависть Лаваля к демократии, ненависть, которая явилась главной пружиной его преступлений. Таким был человек, которому вручили люртфель министра иностранных дел Франции, выпавший из рук смертельно раненного Барту осенью 1934 г. С появлением Лаваля во главе Кэ д’Орсе Франция вступила на путь «политики двусмысленностей». Объявив себя верным продолжателем дела Барту, новый министр в действительности круто повернул руль внешней политики страны.