Николай Ильюхов - Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.

Нападение японских войск на революционные войска 4 и 5 апреля. — Казни и расстрелы — Слет белогвардейщины. — Согласительная комиссия. — Гибель Сергея Лазо, Луцкого и Сибирцева.

На-ряду с принципиальными спорами, разгоревшимися в партийных кругах Владивостокской организации, среди рабочих и в партизанских отрядах по вопросу о характере и форме власти происходила напряженнейшая работа коммунистов во всех областях партийного, государственного и профессионального строительства. Главное внимание было уделено, конечно, армии. Она была первейшей заботой партии. Перешедшие на сторону революции бывшие колчаковские воинские части нужно было взять под свой политический контроль и повести там политическую работу. При Военном совете Временного приморского правительства был организован политический отдел, который занялся созданием в военных частях партийных организаций и укреплением авторитета политических уполномоченных. Институт политических уполномоченных в ротах, батальонах, полках и т. д. был введен сейчас же после переворота. На эту работу политотдел совместно с Владивостокским партийным комитетом выделил лучшую часть коммунистов. В крупных гарнизонах, в бригадах и дивизиях были также созданы политотделы. В первую очередь они были введены в городе Никольск-Уссурийске и во флоте. Везде закипела работа, и через некоторое время армия, названная народно-революционной, будучи покрыта сетью партийно-политических организаций, стала расти и укрепляться не по дням, а по часам, как действительно надежная опора революции. Из бывших колчаковских полков была изъята офицерская масса, которая проявила в прошлом активность в борьбе с революцией, а наиболее лойяльная ее часть стала работать вместе с нами не за страх, а за совесть, движимая, правда, патриотическими чувствами, подогреваемыми японским империализмом.

На-ряду со строительством народно-революционной армии шла не менее энергичная работа и в других направлениях. Партия, вышедшая из душного подполья и из-за тюремных решеток, также быстро собирала и сколачивала свои силы, создавала свои ячейки в учреждениях, на фабриках и заводах, в воинских частях и на морских судах. Спор, который происходил по вопросу о власти, принимал оживленный и страстный характер еще и потому, что условия подполья, которые порождали разобщенность членов партии и невозможность обсудить совместно вопросы текущей политики и тактики, накопили много сомнений и невысказанных мыслей у каждого коммуниста.

Наша победа над колчаковщиной развязала могучие творческие силы партии, каждый товарищ горел желанием активно принять участие в строительстве и укреплении рядов революции; поэтому дискуссия имела необычайно широкий размах. С другой стороны, каждый из товарищей за годы нечеловеческих страданий накопил в себе такую злобу и ненависть к контр-революции и такую страсть и желание скорее восстановить на нашей территории советскую власть, диктатуру пролетариата, реализовать свои идеалы, — что лозунги советской власти в чистом виде, естественно, не могли не получить широкой поддержки в партийных и рабоче-крестьянских массах. Во владивостокском народном доме очень часто происходили многолюдные митинги по этому и другим вопросам. Работы — край непочатый стоял перед партией.

Немало усилий было приложено партией для создания профессиональных союзов, разгромленных колчаковской контр-революцией. На каждом заводе, в учреждении, казармах, всюду, куда ни заглянешь, гудело, точно улей пчел, проснувшихся от зимней спячки. Конечно, не мало в это время было ненужной суеты, напрасной траты сил. Демонстрации, устраивавшиеся по различным поводам, отличались небывалой многолюдностью, торжественностью и энтузиазмом. Чувства и настроения трудящихся масс Приморья сливались в единый бурно кипящий поток всенародного ликования, и сила этого потока была так велика, что оказалась в состоянии расплавить даже некоторые японские войсковые части, скованные железной дисциплиной милитаризма. В те дни, когда улицы Владивостока захлестывало от края до края людское море, часто в ряды демонстрантов вливались группы японских солдат. Расплывшиеся в добродушную улыбку широкие желтые лица, с белыми зубами, с черными, еле заметными, укрывшимися в косых узких щелях глазами, говорили о неподдельном чувстве ликования и радости. Солдаты расстегивали свои гимнастерки, с гордостью показывали демонстрантам приколотые на внутренней стороне красные ленточки и, выставляя большой палец сжатой в кулак руки, говорили на ломаном русском языке: «Моя тоза барсука [15], барсука шибко хоросе». Так было во Владивостоке, Шкотове, Никольск-Уссурийске и других местах.