Евгений Богданов - Поморы (книга 1)

После собрания дедко Иероним пришел домой, снял бушлат и молодцевато расправил сухонькие плечи. - Радуйся, старуха! - сказал он жене. - У нас нонче кооператив и лавка своя скоро откроется! Старуха заглянула ему в лицо, повела носом: "Вроде трезв". - Полноте! С каких щей? Да еще своя лавка? А Вавила? Старик махнул рукой: - Вавилу побоку! - Ты, часом, не пьян? Поди-ко спать, - властно приказала жена. - А дай поись! Я, што ли, даром весь вечер в президиуме сидел? Старуха ахнула: - А што оно такое? Вроде овина? - Дура! Разве есть в Унде овины? - Тут нет, дак у нас есть. Жена имела в виду свою родину - деревеньку близ станции Плесецкой, что по дороге от Архангельска в Вологду. - Тьфу, глупая! Не знат, што тако президиум. Совсем отсталый человек. Хоть разводись, к едрене бабушке! Старуха метнула глаза на ухват: - Я те разведусь! Куды пойдешь-то? Как жить-то будешь? Дом-от не твой! В это время в избу пришел старинный приятель Иеронима дедко Никифор, всю жизнь сидевший на семужьих тонях, а теперь тоже "по слабости здоровья" пробавлявшийся вязаньем сетей. Дедко Никифор, по фамилии Рындин, страдал флюсом и потому на собрание не пошел. А теперь его мучила бессонница. Одна щека вспухла, голова повязана жениным платком. Он гнусаво проговорил, сев на лавку: - Расскажи, Ронюшка, што там было-то? Дедко Иероним принялся рассказывать обстоятельно, со всеми подробностями, а Никифор слушал, то и дело прикладываясь рукой к перевязанной щеке. Закончив рассказ, Иероним посоветовал: - И ты вступай в кооперативное товарищество. Пока не поздно. Я вступил. - Дак ведь меня не примут. Здоровья нет... - Примут! - уверенно сказал Иероним. - Я замолвлю словцо! Понял?

Дорофею не спалось. Да еще в постели подвернулся под бок какой-то жесткий комок. Пух, которым набит матрас, собирал еще молодым покойный дед Трофим, лазая по скалам на птичьем базаре на Новой Земле, и перина служила семье с незапамятных времен. Давно собирался Дорофей сменить пух. Да где его взять?.. И от того дурацкого комка мысли Дорофея неожиданно приняли новое направление. Уже много лет не заглядывали ундяне ни на Новую Землю с ее птичьими базарами, моржовыми да тюленьими лежбищами, ни на батюшку Грумант - Шпицберген. Все плавали недалеко - возле Канина, Кольского полуострова. Богачи вроде Вавилы знали еще торную дорогу в Норвегию. И ходили туда больше как торговцы. Треску, основную промысловую рыбу, покупали у норвежцев, перепродавая в Архангельске. А ведь бывало - Дорофей знал об этом по рассказам стариков - на ильин день из Архангельска отправлялись на Грумант лодьи с двумя-тремя десятками поморов и, пользуясь маткой - самодельным компасом, месяца через два высаживались на Шпицбергене. Строили избушку, ставили капканы на песцов, охотились на оленей, тюленей, белых медведей. Зимовали долгую полярную ночь, напевая у камелька свои грустные песни:

Остров Грумант - он страшон, Он горами обвышон, Кругом льдами обнесен И зверями устрашон Казалось, навсегда прошли времена, когда лодья Родиона Иванова, отважного морехода, бороздила воды близ северной оконечности Новой Земли. Еще в 1690 году он добыл у Шараповых Кошек 40 пудов моржовых клыков. Преданы забвенью в последние годы древние пути на Грумант, Вайгач и Колгуев, а о знаменитом Мангазейском ходе молодежь узнавала только из бывальщин глубоких стариков, которые в свою очередь слышали предания о походах за сибирскими соболями из уст предков. Да, забыты и океанские ходы, и волока через Канин и Ямал. Не бьют больше моржей мезенцы на далеких островах, не ходят на зимовках с рогатиной на ошкуев - белых медведей, не охотятся на диких оленей. Теперь и судов таких, какие шили старые мастера-корабельщики, нет, да и, как видно, повывелись дерзкие и смелые люди, и больше заботились поморы о хлебе насущном, чем о заманчивых до замирания сердца дальних морских странствиях. Об этом и думал Дорофей, вспомнив свою давнюю мечту сходить на Новую Землю, конечно, не только ради новой пуховой постели. "Может, при нынешней народной власти вспомнят ундяне, долгощелы и мезенцы о дальних ходах, о том, что в их жилах течет кровь землепроходцев? Может, кооператив и будет началом того, от чего изменится нынешнее скучное и бесцветное житье-бытье?"

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Правильное начало - половина дела. Однако начинать было трудно. Кооператив "Помор" не имел ничего, кроме названия да списка членов. Правленцы обошли рыбаков, вступивших в артель, и взяли на заметку все, что могло пригодиться. Около сотни рюж нашлось по сараям да поветям, но они нуждались в починке. На лед могло выйти ловить навагу до сотни рыбаков, а по опыту, проверенному годами, для успешного лова надо было иметь на каждого из них хотя бы по две-три рюжи. Панькин ждал помощи от промысловой кооперации: перед отъездом Григорьев заключил с ундянами договор на промысел наваги. Близился сенокос. Многие в деревне имели коров и овец и собирались на приречные луга косить сено. Свободных рук останется совсем мало. На помощь Панькину пришли пожилые рыбаки и рыбачки: взялись вязать сети. За каких-нибудь полмесяца Панькин так убегался, измотался, организуя сетевязальное дело, что даже во сне ему мерещились эти окаянные, как он говорил, рюжи. Из них торчали то голова Ряхина, ехидно шипевшего: "Кооператив тоже! Ни кола, ни двора!", то озабоченное с черной сыпью лицо Григорьева, который твердил: "А навагу будем вывозить санным путем через Несь". И Панькин отвечал ему: "Еще снастей нет, на дворе лето, а ты вывозить!" Жена толкала Тихона локтем в бок и спросонья спрашивала: - Тиша, с кем ты всю ночь воюешь? Спать не даешь! Угомонись!