Елена Майорова - Хранители Грааля

На помощь сестре бросился Айморик Монреальский и в последнюю минуту сумел пробраться в осажденный Лавор. Он уже сдал почти без боя свой город, вынужден был принести присягу Монфору и теперь, мучаясь стыдом и раскаянием, жаждал восстановить свое доброе имя.

Как будто начался новый виток спирали времени. Снова католики осаждали Лавор и снова, как в 1181 г., двадцать лет назад, его защищала благородная дама. Но тогда великолепная Аделаида удалилась хотя и побежденная, но победительная; тогда ее врагом не был Симон де Монфор.

В начале мая 1211 г. после месяца осады Лавор был взят. Начался кровавый средневековый погром: разбой, насилие, смерть — страшные картины. Захватив город, французы повесили воинов-защитников. Среди них находился брат владелицы Амори, возглавлявший сопротивление, и восемьдесят его рыцарей. Под тяжестью повешенных треснул и развалился эшафот. По всем неписаным законам обвиняемым следовало объявить помилование, поскольку Господь не пожелал их смерти. Но по знаку Монфора французы с яростью бросились перерезать глотки полузадушенным людям.

В Лаворе встретили свою смерть и сорок два трубадура. Католикам были ненавистны их богохульные песни.

Для прочих защитников города сложили огромный костер. «Все Совершенные, их было 140 или немного больше, были повергнуты в этот костер. Их даже не нужно было гнать туда; упорствуя в своем лукавстве, они сами бросались в огонь. Лишь трое из них спаслись, отрекшись от ереси. Простые катары после этого последовали их примеру». Упорствующих крестоносцы сожгли «с безмерной радостью». Всего в Лаворе французы уничтожили четыреста добрых христиан и Совершенных.

Искали Жеральду. Когда нашли, обесчестили, проволокли по городу как преступницу, бросили в колодец и завалили камнями. И еще два дня из колодца доносился ее постепенно слабеющий голос, поющий псалом: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».

Часто слышатся обвинения в адрес Осокина, будто именно он пустил гулять по свету «ужастик» про Жиро. Но не он первый написал об ее страшной участи.

Айморик Монреальский и Жеральда были детьми Совершенной Бланки де Лорак, покровительницы катаров. С их гибелью пресекся род Лораков.

Современные историки выражают удивление по поводу такой беспощадности Монфора, направленной на благородную, молодую и красивую даму. Ведь он всегда стремился обуздать жестокость своих солдат и наемников в отношении женщин — как будто заранее старался умилосердить ту женскую руку, которая отнимет у него жизнь.

Весь Юг содрогнулся, узнав об участи Жеральды. Ее оплакивали, воспевали, с ее именем шли в бой.

Поспешность расправы с Жеральдой была так велика, что возникает законное подозрение: не стремился ли Монфор уничтожить ее как потенциальную Хранительницу Грааля? Хранители всегда готовили себе преемников, и Жеральда отвечала всем необходимым требованиям: женщина благородного происхождения, связанная родством с виднейшими катарскими семьями, добрая и отзывчивая, глубоко и искренне верующая… Тогда легко объяснимы неумолимость французского полководца и его жестокость по отношению к такому телесно слабому, но нравственно необоримому врагу.

Крестоносцы, заняв город, застали там сенешаля графа Тулузского и многих тулузских рыцарей, которых Раймунд VI тайно послал к владелице Лавора, чтобы помочь ей защитить ее замок. Более того, там обнаружили камнеметы и другую «технику», которые граф Тулузский прислал хозяйке этих мест, невзирая на то что Монфор запретил тулузцам снабжать подобными орудиями здешних сеньоров. Это тоже подтверждает предположение, что граф как сюзерен не только стремился помочь верной подданной и единомышленнице, но и возлагал на Жеральду Лаворскую некие скрытые от непосвященных надежды.

Сохранить жизнь Жеральде не удалось. К тому же отныне предводитель крестоносцев считал себя вправе относиться к графу Тулузскому как к заклятому врагу Христа, папы и веры, с которым следовало открыто сражаться.

Нигде в источниках нет сведений о какой бы то ни было личной встрече Раймунда и Монфора. В течение десяти лет два этих антагониста находились в непосредственной близости друг от друга, но их чувства выражались лишь заочно. Граф Тулузский, человек средиземноморской культуры, мыслящий широко и свободно, не испытывал никаких симпатий к законам и нравам Северной Галлии. Ему не нравились унылые северные города, холодные и сырые. Монфор, неграмотный и косный, возмущался вольнодумством и свободой поведения южных сеньоров, презирал за их потворство катарам и подозревал в еретичестве. По-видимому, граф и Монфор вовсе не стремились к общению, заранее и навсегда предубежденные один против другого. Они олицетворяли борьбу между латинским и германским народами, между франкским невежеством и романской цивилизованностью.