Михаил Шевердин - Осквернители (Тени пустыни - 1)

Но в один из дней повеяло с севера новым. Больше не пожелал Сулейман держать шею повиновения в ярме приказания и носить в своих ушах кольца рабства. Сулейман не послушал слова угрозы и гнева, которые читал в мудреной книге в мечети краснобородый мулла, чтобы замутить мозги людям. Сулейману не замутил. Забыл он цепи подчинения, не стал выполнять приказы, обязательные для бедных и не обязательные для богатых. Пошел искать счастья с ружьем в руках... Но затоптано красное знамя в пыль. Теперь горячие вздохи Сулеймана не разогреют бездыханные тела друзей. Много перенес Сулейман, но в груди его теплится искорка. Даже в изгнании он лелеет надежду. Вот почему Сулейман не прогнал от порога дервиша, не наябедничал на него старосте. Он поднес страннику чашку воды и отдал ему свою праздничную одежду. Вывел из тайника, вырытого в овраге, своего жеребца Зульфикара, посадил на него дервиша и повел через границу в Персию, рискуя своей бесшабашной головой. Нет, с таким спутником не надо сейчас дервишу ежеминутно оборачиваться и дрожать за свою шкуру.

Сзади шагает Сулейман и под полой рваной одежды сжимает в руке нож. Удивительный Сулейман! Он даже не спросил, кто он, этот дервиш, и почему он скрывается. Раз скрывается от властей, значит, не хочет - как там сказано в книге краснобородого муллы - "вдеть голову в ярмо приказаний".

Но Сулейману достаточно знать, ты - товарищ, нам с тобой по пути. Жизнь за тебя отдающему - душу отдай!

Очень хорошо, когда спина у тебя защищена, прикрыта верным другом. Сулейман - друг, хороший друг.

Но по пятам гонятся. Вон они на склонах холмов - черные жучки. Не иначе - жандармы... Неужто они напали на след?

О деле знал только тот, кто посылал его. Неужели он? Нет. Он вне подозрений. Значит... Предатель!

Его провели, как мальчишку, его, в бороде которого пробиваются белые пряди. Стой, не злись! Ум не в годах, а в голове. Сохранить ясность ума!

"Глубокое море не замутится от брошенного камешка. Мудрец, который стал бы сердиться, - мелкая вода".

Да, красиво звучит это изречение Саади по-фарсидски. Музыка мудрости. И все же - сердись не сердись, а ты сейчас - только муравей, который барахтается на дне медного тазика. Тебе осталась ловкость. Про силу забудь!

Привстав на стременах, дервиш снова и снова вглядывается в даль.

Без края слепящей белизной по левую руку залегла соль сухого озера Немексор, источающего жар и запах тухлятины. По правую руку тощие бурые плоскости упирались в аспидные вершины Хештадана. Впереди темнело пятно. В нем угадывался зеленый рай Паин Хафа с его кристальными струями и божественной тенью садов. Но до тени и струй ехать и ехать под обжигающим дыханием соляного болота, по бурым кишащим змеями кочкам безводной степи, мимо холмов, где спешат на лошадях вездесущие фарраши. А позади, за спиной, путь к отступлению отрезан пограничной стражей.

Муравей на донышке тазика!

Дервиш слез с жеребца и ладонью похлопал его по запыленному крупу.

- "Место, на которое я ступаю, глубокое. Место, на котором я сидел, мелкая яма. В одной руке у меня - поворотка... В другой руке - острастка", - проговорил, чуть усмехнувшись, дервиш, поманил Сулеймана и протянул ему конец узды и нагайку: - А теперь... забирай своего быстроногого Зульфикара!

- Что вы говорите, господин дервиш? Я не понял, господин. Осмелюсь спросить, что?

- Эх, а еще природный конник ты, друг Сулейман. Каждый всадник знает загадку о стремени, седле, узде и нагайке. Каждый туркменский бесштанный мальчишка загадает и разгадает загадку.

- Вы еще можете шутить, господин, сейчас, когда... - Сулейман даже прижал руку к груди, бронзовеющей в прорехе среди лохмотьев. Бедный житель камней выражал восторг перед храбростью цветноглазого дервиша.

- Где пост фаррашей? - спросил дервиш.

- В одном пешем переходе.

Злоба сразу изуродовала красивое лицо Сулеймана. Уши его не терпели слова "фарраш" - "жандарм".

Очертив пальцем круг горизонта, дервиш с ухмылкой сказал:

- Тазик со скользкими боками, а? А я муравей. Лапки только скользят, а выбраться не может.

Он вскинул глаза, усмехнулся так широко, что молодые зубы его блеснули в гуще бороды, и сказал:

- А теперь забирай своего Зульфикара и вспоминай обо мне. И я постоянно буду поминать тебя в молитвах.

Но Сулейман не торопился брать поводья своего Зульфикара. Его рука легла на круп жеребца рядом с рукой дервиша. Так и поглаживали две руки золотистую шерстку дружно и согласно в лад мыслям.