Борис Акунин - Часть Азии. История Российского государства. Ордынский период

В те самые времена, когда в Западной Европе, начиная с английской Великой Хартии 1215 года, постепенно, пускай очень медленно, набирает силу движение за правовое устройство, при котором правитель будет должен повиноваться законам, на Руси укрепляется тенденция прямо противоположного свойства, не изжитая и до сегодняшнего дня. Одна из самых древних и живучих русских пословиц: «Закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло».

Может создаться впечатление, что «монгольское» наследство российской государственности представляет собой набор исключительно негативных черт, но это не так.

Очень важным качеством, приобретенным в результате «монголизации» Руси, стала удароустойчивость конструкции, способность к мобилизации всех ресурсов и национальных сил в момент большой опасности. Эта характеристика начисто отсутствовала у древнерусского конгломерата родственных, но разрозненных княжеств, что привело страну к гибели в 1238 году. Все последующие испытания (а среди них были не менее суровые, чем монгольское нашествие), Россия сумела выдержать – думается, в первую очередь благодаря «азиатскости» и жесткой «вертикальности» государства. В эпоху, когда конфликты решались военными, а не экономическими или культурно-пропагандистскими методами, эта модель, обладающая массой недостатков, раз за разом подтверждала свою прочность.

Другой позитивной особенностью «второго» русского государства стала позаимствованная у Орды веротерпимость и – шире – просто терпимость к иному образу жизни. Без этого Москве не удалось бы построить огромную долговечную империю, в которой худо-бедно, но уживались разноязыкие, разнокультурные и по-разному верующие нации. Монголы правили завоеванными народами, не особенно вмешиваясь в уклад их жизни, – лишь бы были послушны и исполняли все повинности. По тому же принципу станет управлять новыми территориями и Россия, правители которой, быть может, и не сознавали, что осуществляют заветы Чингисхана, а просто следовали устоявшимся обычаям и здравому смыслу.

Историки и политики позднейших времен много спорили о том, чего больше в российской государственности – ордынского или византийского.

Официальная доктрина всегда настаивала на второй концепции. Византийство выглядело импозантнее, позволяло обозначить вселенскую преемственность, восходящую через Второй Рим к Первому, и тому же связывалось с лидерством в православной эйкумене. Русские цари и императоры соотносили себя с базилевсами, а не, упаси боже, с татарскими ханами.

Однако на самом деле преемницей Византии стала не Русь, а Османская империя, в период своего расцвета почти полностью восстановившая пределы ромейской державы. Россия же, как нетрудно заметить, на протяжении всей своей послемонгольской истории стремилась занять пространство былого «улуса Джучи» – и, в общем, этого добилась, даже двинулись дальше. Народы Азии называли российского императора «Белым Царем», что сопрягалось с памятью о Белой (Золотой) Орде и до известной степени легитимизировало российскую экспансию на восток.

Получается, что византийское в нашей государственности носило скорее декоративный и идеологический характер, ограничиваясь декларациями и риторикой («Третий Рим», «огонь древнего благочестия», не осуществленная мечта «водрузить крест над Святой Софией» и т. д.), в то время как в строении и практике государственной жизни преобладало наследие Сарая, а отнюдь не Константинополя.

Самое главное, судьбоносное следствие «монгольского» пути, которым пошла Москва, проявилось не сразу.

Существует распространенная точка зрения, согласно которой самодержавный характер русской власти и крепостное право были необходимой платой за восстановление независимости. Если так, то с достижением этой задачи усиление абсолютизма и закрепощение крестьянства прекратились бы, однако оба процесса продолжали развиваться. Полагаю, дело в том, что «чингисхановский» алгоритм государственного устройства не мог удовлетвориться миссией национального возрождения; он предполагал более масштабное целеполагание: создание империи.

Московия, а за нею Россия унаследовала великую монгольскую мечту об объединении Евразии от океана до океана. Конечно, никакой Василий Темный или даже Иван Третий в таких категориях не мыслили, но архитектурная логика их государственного строительства обрекала страну на движение по имперскому сценарию.