Арнольд Джозеф Тойнби - Исследование истории. Том II - Цивилизации во времени и пространстве

Если мы пристально рассмотрим поле наших исследований еще раз, то увидим во взаимоотношениях между индской и древнекитайской цивилизациями пример того мирного взаимообмена, который кажется столь же плодотворным, сколь и свободным на первый взгляд от гибельного насилия. Махаяна была перенесена из индского мира в древнекитайский, и при этом два общества не воевали друг с другом. О мирном характере этих отношений, которые произвели такой исторический эффект, свидетельствовало движение буддийских миссионеров из Индии в Китай и буддийских паломников из Китая в Индию как по морю через Малаккский пролив, так и по суше вдоль бассейна реки Тарим с IV по VII вв. христианской эры. Тем не менее, когда мы рассматриваем сухопутный маршрут, который был более обычным из двух, то обнаруживаем, что его открыли не индские или древнекитайские мирные люди, а греко-бактрийские первопроходцы вторгшегося эллинского общества и наследники этих греков — кушанские варвары. Этот маршрут был проложен военными в целях военной агрессии — греков против индской империи Маурьев и кушанами против древнекитайской империи Хань.

Если мы хотим найти пример духовно плодотворного столкновения между современными друг другу обществами, в которых бы не было признаков какого-либо сопутствующего военного конфликта, то мы должны заглянуть в прошлое еще глубже. Мы должны заглянуть за век цивилизаций второго поколения, во время, которое предшествовало оживлению египетской цивилизации в результате удара гиксосского вторжения, неестественно продлившего уже истекший срок жизни. В этот предшествующий век с рубежа XXII-XXI столетий до н. э. до рубежа XVIII—XVII столетий до н. э. египетское универсальное государство в форме Среднего царства и шумерское универсальное государство в форме империи Шумера и Аккада существовали бок о бок, и смена контроля, осуществлявшегося над сирийским сухопутным мостом между ними, насколько мы знаем, не перерастала в военный конфликт. Этот, по-видимому, мирный контакт, тем не менее, был вместе с тем и бесплодным, и мы должны всмотреться еще дальше вглубь, чтобы найти то, что искали.

В исследовании столь ранней главы в историях цивилизаций знания, накопленные современной археологией, позволяют историку лишь искать на ощупь в исторических сумерках. Однако с учетом этой предосторожности мы можем вспомнить наш предварительный вывод о том, что культ Исиды и Осириса, сыгравший такую существенную роль в египетской духовной жизни, был даром распадающегося шумерского мира, в котором душераздирающие, хотя и утешительные фигуры Скорбящей Жены или Матери и ее Страдающего Супруга или Сына появляются ранее всего под именами Иштар и Таммуза. Если действительно культ, являющийся предвестником всех других высших религий, был передан по наследству обществом, где впервые возник, детям современной ему цивилизации без борьбы и кровопролития, столь напортивших многим последующим столкновениям между современниками, то мы можем уловить здесь отблеск радуги в облаках, нависших над историями тех контактов между цивилизациями, в которых сталкивающиеся стороны встречались друг с другом в живую.

Открытие того, что столкновения между современными обществами могут представлять собой не отдельные столкновения, но сцепления [597]столкновений, было сделано в V в. до н. э. Геродотом, когда он начал изложение еще свежего в памяти конфликта между Ахеменидской империей и независимыми эллинскими городами-государствами расположенной на Европейском континенте Греции. Он предсказывал, что, для того чтобы сделать свое повествование понятным, он должен рассмотреть его в контексте его исторического прошлого, и, рассмотрев его под этим углом зрения, он понял, что греко-персидский конфликт был последним эпизодом в причинно связанной последовательности столкновений того же самого характера. Жертва агрессии не довольствуется простой самообороной. Если ее защита успешна, то она переходит в нападение. Несомненно, более ранние «акты» в геродотовской драме кажутся искушенному читателю, скорее, курьезными, чем разъясняющими, ибо их сюжет представляет собой перемежающийся ряд непрерывных похищений слишком привлекательных молодых женщин. Финикийцы начали наследственную вражду (как предполагается в эллинской версии истории), похитив эллинку Ио [598]. Эллины ответили тем же, похитив финикиянку Европу [599]. Затем эллины похитили колхидку Медею [600]. Троянцы похитили эллинку Елену [601], на что эллины ответили осадой Трои. Все это было очень глупо, «поскольку очевидно, что эти женщины не позволили бы себя похитить, если бы так сильно этого не желали», и, во всяком случае, Парису не удалось бы убедить свою даму. Также очевидно, что троянцы отказались бы от нее, будь у них возможность сделать это, и не стали бы подвергаться 10-летней осаде. По крайней мере, такими предстают легенды, выйдя из-под холодного душа рационализма, который является одной из многих симпатичных черт Геродота. Как бы то ни было, когда греки начали Троянскую войну, Арес заменил Афродиту в качестве председательствующего божества на заседаниях. Как бы скептически мы ни относились к ряду похищений, следует согласиться с тем, что Геродот проявил глубокую интуицию, рассматривая греко-финикийское столкновение как наиболее ранний акт в цепи, включающей в себя и Греко-персидскую войну.