Ниал Фергюсон - Империя - чем современный мир обязан Британии

Никто лучше Черчилля не знал о германской угрозе положению Англии как мировой державы. Никто не стремился упрочить британское превосходство на море упорнее, чем Черчилль, независимо от того, сколько линкоров построят немцы. И все же к 1914 году, как мы видели, он был уверен в том, что “соперничество на море… теперь не может быть причиной трений” с Германией, так как, “бесспорно, теперь нас нельзя превзойти”. Казалось, что и в колониальном вопросе есть место для англо-немецкого компромисса, даже сотрудничества. Еще в 1911 году у британских стратегов господствовало мнение, что в случае войны в Европе английский экспедиционный корпус отправится в Среднюю Азию. Иными словами, считалось, что противником в такой войне будет Россия. Однако позднее, летом 1914 года, кризис в другой империи, Австро-Венгерской, неожиданно вверг Британскую и Германскую империи в губительный конфликт.

Как многие другие государственные деятели того времени, Черчилль поддался соблазну сравнить эту войну со своего рода стихийным бедствием:

Нации в те дни… подобно небесным телам, не могли сблизиться друг с другом… Если они сближались на такое расстояние, что начинали вспыхивать молнии, то в определенной точке они могли бы вообще сойти со своих орбит… и влекли друг друга к неизбежному столкновению.

В действительности Первая мировая война произошла потому, что генералы и политики с обеих сторон просчитались. Немцы не без оснований полагали, что русские сравнялись с ними в военном отношении, и, таким образом, они рисковали попасть под упреждающий удар до того, как разрыв в стратегических возможностях увеличится. [173] Немцы считали себя скорее слабыми, чем сильными. Начальник Большого генерального штаба Хельмут Иоганн Людвиг фон Мольтке в мае 1914 года сказал министру иностранных дел Готлибу фон Ягову: “Мы должны вести превентивную войну, чтобы разбить противника, пока у нас есть шансы на успех”. Мольтке был убежден, что для немцев “ситуация никогда не будет столь же благоприятна, как теперь”. Австрийцы не предусмотрели того, что давление на Сербию (возможно, полезное в борьбе против балканского терроризма) ввергнет их во всеевропейскую войну. Русские сильно переоценили свою военную мощь, почти так же, как немцы. Они проигнорировали сигналы, указывающие на то, что политическая система не перенесет еще одного конфликта, подобного проигранной в 1905 году войне с Японией. Только у французов и бельгийцев не было выбора. Немцы вторглись на их территорию. Им пришлось драться.

Британцам также случилось ошибиться. В то время английское правительство считало, что вмешательство было вопросом соблюдения обязательств: немцы нарушили условия договора 1839 года, провозглашающего нейтралитет Бельгии, который подтвердили все великие державы. На самом деле Бельгия стала удобным предлогом. Либералы поддержали войну по двум причинам. Во-первых, они боялись поражения Франции. Они воображали кайзера новым Наполеоном. Может, эти страхи были обоснованными, а может, и нет. Но если это так, то либералы не сделали достаточно для того, чтобы удержать немцев, и консерваторы были вправе потребовать введения всеобщей воинской повинности. Второй причиной отправиться на войну была внутренняя политика, а не далеко идущие стратегические соображения. С момента своего триумфа в 1906 году либералы теряли поддержку избирателей. К 1914 году правительство Герберта Асквита оказалось на грани падения. Принимая во внимание провал внешней политики, направленной на предотвращение европейской войны, Асквиту и его кабинету следовало уйти в отставку, однако либералов страшило возвращение в оппозицию. Более того, они боялись возвращения к власти консерваторов. Так что либералы пошли на войну отчасти чтобы удержать тори подальше от парламента.

Первую мировую войну чаще всего представляют как “стальную бурю” на Сомме и грязный ад Пашендейля. Поскольку война началась в Сараево, а закончилась в Версале, мы все еще думаем о ней прежде всего как о европейском конфликте. Конечно, основные цели немцев были “евроцентричными”. Главная заключалась в том, чтобы нанести поражение России, и великолепный прорыв германской армии через Бельгию в северную Францию, предпринятый для того, чтобы прикрыть тылы, был просто средством достижения этой цели: разбить главного союзника царя, или хотя бы сильно его потрепать. При ближайшем рассмотрении война, однако, предстает поистине глобальным столкновением империй, сопоставимым по географическому размаху с англо-французскими войнами XVIII века.