Николай Шпанов - Музыкант

- Господин полковник! - крикнул он за перегородку. - Важное дело.

В дверях появился небольшой краснолицый полковник в очках. Он внимательно оглядел стоящих с шапками в руках "делегатов" и молча подошел к разложенной на столе карте:

- Ну что еще?

Прохор только что собирался рассказать что-нибудь позавлекательней как двое конвойных ввели маленького человека в изорванном, подпоясанном тонким ремешком светлом макинтоше. Рядом с мундирами офицеров и солдатскими шинелями этот макинтош производил впечатление наивного маскарада. Но, глянув на арестованного, Прохор понял, что о маскараде не может быть и речи: лицо пленника было серо-синим от холода, зубы скалились как у затравленного зверька. На непокрытой голове ярко горела копна рыжих волос. Прохор не сразу понял, откуда знает этого человека. А поняв, вздрогнул: то был пианист, тот самый пианист.

Офицеры заговорили между собой. Прохор прислушался:

- Вот, господин полковник, тот самый еврей, которого вчера поймали около моста. Продолжает твердить будто он музыкант и не имел никакого отношения к порче моста.

Полковник вскинул на пианиста тяжелый взгляд серых глаз.

- Похоже на правду, - сказал он медленно, - для такой работы нужна медвежья сила, а это какой то... - не договорив, он обратился к пленному: Музыкант?

- Да.

- Сейчас проверим. Покажи, что ты можешь, - полковник кивком ука зал на стоящую у стены старенькую фисгармонию.

- Если ты действительно такой известный музыкант, как говоришь, мы тебя отпустим. Играй!

Пленный подошел было к фисгармонии, но подняв руки, вдруг поглядел на свои синие сведенные холодом тонкие пальцы и в бессилии уронит их.

- У него руки замерзли, - оказал майор полковнику.

- Согрей руки, - коротко приказал полковник и снова кивком снизу вверх показал на лампу.

Музыкант подошел к лампе и стал греть руки. Тонкие кисти его светились насквозь. Казалось, видно, как течет в них кровь. Прохор глядел на эти руки, забыв, зачем он здесь, забыв начатый рассказ над развернутой картой.

Музыкант сел за инструмент. Жестом, так хорошо запомнившимся Прохору с первого концерта, потер руки и стал задумчиво глядеть на свои длинные, все еще багровые от холода пальцы. Прохор увидел на их тонкой коже глубокие ссадины в кровоподтеки. Пианист тоже, словно сейчас только заметив, что руки его изранены, бросил испуганный взгляд на немцев и поспешно склонился над инструментом.

Погребальное пение Реквиема заполнило горницу, рвалось сквозь дребезжащие окна, в стужу, в темную тишину леса, подступавшего к самой усадьбе.

Полковник неотрывно глядел на руки пианиста. Его брови все ближе сходились над золотым переносьем очков. Поймав это движение бровей, майор крикнул музыканту:

- Стоп! Прекратить это славянское нытье!

Пианист испуганно оборвал музыку. Его руки, как подстреленные на лету птички, замерли на миг и упали с клавиатуры.

Полковник сердито взглянул на майора:

- Почему славянское?! Ведь это наш немецкий композитор Моцарт.

- Ах, так! - виновато произнес майор. - Вундербаар!

Полковник бросил пианисту:

- Играть! - и снова его внимательные серые глаза устремились на пальцы музыканта.

Немцы опять заговорили между собой:

- Такими руками ничего нельзя сделать, - сказал полковник. - Это всего лишь руки артиста.

- Да, - согласился майор.

- В Америке такие руки страхуют, - сказал полковник пианисту. - А у вас?

- У нас это излишне, - тихо сказал пианист. - А когда я ездил в Штаты, мои руки действительно были застрахованы.

- Во сколько? - с жадным интересом спросил майор.

- Двести тысяч долларов, - спокойно произнес Музыкант.

Немцы удивленно переглянулись.

Майор вплотную подошел к пианисту. Прохору показалось, что кулак офицера сжимается для удара. Прохору стоило огромного усилия сдержать себя: хотелось броситься на офицера и... Но нельзя было поднимать шум без команды "человека в очкак". Задание прежде всего!

- Значит, твои пальцы - сокровище, - с издевкой произнес офицер.

Пианист удивленно поглядел на свои руки, словно такая мысль впервые пришла ему. Он молча кивнул и обвел присутствующих смущенным взором.

Взгляд полковника под стеклами очков сделался снова прозрачным, ничего не выражающим. Он равнодушно повернул к пианисту спину и склонился над картой.

Майор порывисто схватил пианиста за руки повыше кисти и положил их на стол. В мертвой тишине горницы было слышно, как шлепнули ладони по дереву стола.