Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

Дорога еще сузилась и Потоцкий спросил у кажется знавших местность офицеров, когда кончится эта непроходимая чащоба, чтобы войско могло выйти на широкую опушку и развернуть хоругви на неуемное быдло, для которого, кто бы мог подумать, не хватило одних плетей-канчуков. Сейчас пройдем Крутую Балку и через два километра выйдем из Гороховецкого леса на простор, услужливо ответили нахмуренные командиры, опытной кожей уже почувствовавшие смертельную опасность, от которой не защищают ни латы, ни смелость.

Внезапно движение войска остановилось потому, что дороги впереди больше не было, а только какой-то кошмарный каменно-земляной завал с четырьмя непонятными отверстиями на расстоянии метра от земли. Что это, капризно-требовательно спросил непонятно у кого пожизненный и не участвовавший ни в одной битве великий коронный гетман Речи Посполитой Николай Потоцкий, по закону отвечавший за тысячи доверенных ему солдатских жизней. А это – ваша долгожданная засада, – ответил ему полковник возрожденного украинского Войска Запорожского Максим Кривонос, и залп четырех казацких орудий прямо в лоб остановившейся польской колонне-змее разорвал вдруг сгустившийся от ужаса воздух.

Тысячные выстрелы раздались по всему периметру лесной дороги и справа, и слева, с спереди, и сзади и, кажется снизу. Поляки бросились назад, но там им улыбнулась высокая и непроходимая стена из наваленных камней и глины, из которой залпами как всегда сменяемые били казацкие ружья. В Крутой Балке наступило польское пекло для восемнадцати тысяч гоноровых шановных панов, и ад следовал за ним.

Позднее оставшиеся в живых шляхтичи уже из пленного Крыма писали в Варшаву: «За полчаса до полудня мы отошли с лагерем за полторы мили в несчастную дубраву под Гороховом. При входе в болотистую рощу много возов завязло и перевернулось. К ним подбежали татары и казаки. Мы отстреливались из заряженных дробью пушек и мушкетов. С двух сторон враги обрушили на нас тяжелый удар. Лагерь вошел в эту дубраву как в мешок и дальше продвинуться не мог потому, что дороги были перекопаны и перегорожены. Сзади на лагерь всей тяжестью жали татары, спереди и с боков казаки наносили большой урон из устроенных шанцев. Мы мужественно сражались, но попав в западню, не могли побороть силы превосходящего врага».

Никакого превосходящего врага, конечно, не было, и силы противников были равны. Четыре ужасных часа казаки и татары стирали польское войско с земли в Крутой Балке и, казалось, по шарахавшимся жолнерам стреляли и камни, и деревья, и земля, и небо и не было карателям ниоткуда никакой защиты.

Пули насквозь прошивали спешившихся гусар вместе с конями, сзади татары топтали польских солдат лошадьми и выдергивали из рядов арканами богато одетых шляхтичей, и специально посланные Хмельницким особые отряды разрезали войсковую колонну в трех местах, утроив невозможный хаос боя. Спереди и с боков бесконечно били из ружей отчайдухи Кривоноса, уже не раз окровавившего свою страшную саблю, от которой жолнеры кидались в лес и болото, и везде казаки настигали поляков и рубили их как снопы.

В смятении, хаосе и панике только волынский князь Кароль Корецкий пробил на малый час пушечными ядрами дорогу вперед и вывел из смерти свой тысячный Полесский полк. Прорыв быстро залатали казаки и к четырем часам страшного майского дня, второго дня корсунскго сражения, Крутая Балка была устлана шляхетными телами, как пожелтевшими листьями осенью. К концу 16 мая 1648 года кровь текла по лесной дороге бесконечным ручьем, смертный страх накрыл небо и землю, а из двадцатипятитысячного совсем недавно оккупационного коронного войска в живых остались никогда не любившие умирать гетманы Николай Потоцкий, Мартин Калиновский, восемьдесят знатных шляхтичей, сто тридцать офицеров и полторы тысячи солдат, тут же длинной змеей отправленные Тугай-беем в Крым на пленный выкуп.

Хмельницкий и его войско получило еще сорок самых современных тяжелых орудий, огромное количество огнестрельного и холодного оружия и весь обоз с боеприпасами. Особенно обрадовался Богдан захвату походной гетманской канцелярии Николая Потоцкого с многочисленными секретными документами и письмами, дававшими нелестные характеристики многим сенаторам, магнатам и королятам, что позволяло Хмельницкому в контрпровокационной войне столкнуть гоноровых нобилей их бараньими лбами.

Богдан Хмельницкий проводил Николая Потоцкого в позорный плен словами: